Между тем игра снова переместилась в зону защиты Юриной команды. Теперь уже у их ворот одно напряженное мгновение сменяло другое. Зрителей лихорадило. То и дело они словно взрывались глухими вскриками. Назревал гол. Два раза Юра спасал свои ворота, успевая вовремя защитить их взамен выскакивавшего, излишне резвого вратаря.
Юрины старцы играли всё хуже. Похоже было, что они махнули рукой на игру. Или устали? Во всяком случае, они никак не могли вырваться из своей зоны. А еще через минуту наступила развязка. Вратарь лежал на животе, выбросив вперед руку с клюшкой, а шайба, трепыхнувшись в сетке, шмякнулась на лед. Счет стал два—ноль.
Юра угрюмо, не глядя на своих партнеров, начал с центра. И вдруг он увидел, что стоявший против него андрюхинский игрок улыбается. Улыбка была такой замороженной, неподвижной, что только сейчас Юре пришло в голову, до чего его противники похожи на тех рослых, румяных, плечистых манекенов, которых выставляют в витринах универмагов. Он взглянул на других андрюхинских игроков. Они все улыбались одинаковой, безжизненной улыбкой, демонстрируя отличные зубы… Юре стало не по себе. Он вспомнил ощущение не то скалы, не то металла, которое появлялось у него при каждом столкновении с андрюхинскими игроками. Такое ощущение не может вызвать живое существо! Но если они истуканы, манекены, большие заводные игрушки, то как же они играют в хоккей? Как успевают реагировать на каждое движение противника? Как проделывают все, что делают живые, настоящие игроки? Причем их вратарь так защищает ворота, как, пожалуй, не смог бы ни один живой игрок в мире!
Но прежде всего — живые они или нет? В этом Юра решил убедиться немедленно. Он знал, что его сейчас же удалят с поля, и все же, не в силах более терпеть томительной неизвестности, делая вид, что пытается достать шайбу, сунул клюшку между ног катившего сбоку андрюхинского игрока. Тотчас раздался свисток великолепно проводившего встречу судьи. Толчок был, однако, таким, что от него свалился не только андрюхинский игрок, но и Юра. Первым вскочил розовощекий, все так же упорно улыбающийся атлет и протянул Юре руку в огромной перчатке. Юра ухватился за эту руку, но все-таки ничего не понял. Рука была как рука: даже как будто теплая…
«Ерунда какая… — едва не пробормотал Юра с таким чувством, с каким наши далекие предки говорили: „Аминь, аминь, рассыпься, сатана“. — И что это мне пришло в голову? Ребята как ребята…»
Но от механических улыбок, от фигур андрюхинских игроков веяло прямо-таки могильным холодом, и вообще нет-нет, да и подирал по коже дикий страх, когда снова приходила мысль, что это — не люди…
Вот в таком состоянии Юра ни с того ни с сего попятился в сторону перед самыми своими воротами от двух стремительно шедших на него игроков. Через мгновение жаркий стыд залил его липкой волной, но было уже поздно: счет стал три—ноль. Команда Института долголетия явно проигрывала, и, кажется, дело шло к разгромному счету… Кое-как, вяло отбиваясь, они продержались со счетом три—ноль до конца второго периода и, понурив головы, под свист и улюлюканье особенно расходившихся зрителей, скрылись в своей раздевалке. Розовощекие атлеты снова остались на льду, а с ними и заботливый Андрюхин…
— Вы что, до сих пор ничего не понимаете? — сердито спросил Юру его вратарь, едва они переступили порог. — До сих пор думаете выиграть?
— Да! — отвечал Юра хмуро, хоть и не очень уверенно.
Остальные игроки, кто ворча, кто весело подшучивая, только пожимали плечами, слушая их беседу. Впрочем, один из них сочувственно поглядывал на своего капитана, что-то соображая.
— С кем вы играли? — продолжал вратарь.
— Со слабой командой здоровенных молодых ребят, которых мы давно разложили бы, как хотели, — сообщил Юра, — если бы не их вратарь…
— Уж не хотите ли вы сказать, что проигрываете из-за меня? — вскинулся вратарь Юриной команды.
Юра поспешил его успокоить.
— Так знайте, мое дитя, — благодушно заявил тогда вратарь, которому совсем недавно исполнилось ровно сто лет, — что впервые в истории не только хоккея, но, что гораздо важнее, в истории кибернетики сегодня на хоккейном поле академического городка против живых людей во всех трех периодах состязания выступают великолепные электронно-счетные машины, оформленные в виде людей…
— Как вы сказали? — тихо переспросил Юра. — Оформленные?..
— Ну да! Говорят, один из канадских учеников Андрюхина, талантливейший Лионель Крэгс, населил в Южных морях чуть ли не три острова сплошь механическими черепахами… Он оформил свои машины в виде черепах. Это не имеет никакого значения!
— Не имеет значения? — повторил Юра.
— Ни малейшего! Важна специализация, то есть то, какая программа машине задана. Любой из игроков, выступавших против нас, способен производить с невероятной быстротой сложнейшие вычисления, заменяя один — тысячу и больше самых квалифицированных вычислителей. Может играть в шахматы, сочинять музыку. Может заменить целую научную библиотеку и выдавать справки по различным отраслям науки. Сегодня они работали по другой программе, играли в хоккей.
— Но как? — закричал Юра, мгновенно переходя от подавленности к крайнему возбуждению. — Как? Я понимаю, что машина может двигаться, может бить клюшкой по шайбе. Но в хоккей необходимо принимать мгновенные решения! И ведь я видел, они, — эти, как вы говорите, «оформленные», — принимали такие решения сами! Сами! Что же — они умеют думать?
— Нет, но Андрюхин сумел составить для них великолепную программу действий, ответных реакций и правил игры в хоккей. Не понимаете? Ну, вам потом объяснят подробнее. А пока поймите только, что любое действие, любую задачу можно расчленить на цепочку простых ответов: «да» или «нет». Машина выбирает эти «да» или «нет» с невероятной быстротой. Каждому «да» или «нет» соответствует электронный импульс в запоминающем устройстве машины. Этот сигнал-импульс и вызывает определенное действие, реакцию машины…
— Все это я знаю! — горячо возразил Юра. — Я сам собирал простые решающие устройства. Но ведь эти «игроки» не отличимы от людей! Они реагируют на всё! Они действуют, как люди, как настоящие хоккеисты…
— Слушайте, я нашел! — вскричал в этот момент тот игрок, который присматривался к Юре с сочувственным интересом и, видимо, тоже не потерял надежду выиграть. — Объяснять некогда, нам пора на поле, но я прошу вас тщательно следить за мной и бросать шайбу в ворота, как только я сделаю обманное движение… На ворота мы идем вместе!
Их встретил веселый, насмешливый шум трибун. Откуда-то появились не только трещотки и губные гармошки, но даже чертики «уйди-уйди», с противным писком встретившие Юрину команду. Когда же на лед выехали игроки команды Андрюхина, их приветствовали аплодисментами и громовым рявканьем двух медных труб, притащенных из клуба веселыми энтузиастами.
— Ничего, ничего, — проворчал Юрин игрок, тот, который что-то придумал, — сейчас мы им докажем, что люди — это, знаете, люди!..
Все-таки, когда началась игра, Юра не мог отделаться от странного и жутковатого чувства. Ведь на него, ловко двигая ногами, размахивая клюшками и глупо улыбаясь, катились не люди, а машины…
— Давай! Давай! — орали с трибун, насмешливо приветствуя Юру и его партнера, которые без особых трудностей прорвались к воротам противника и толклись перед ними, видимо не зная, что же предпринять против непробиваемого вратаря.
Они уже не то четыре, не то пять раз огибали ворота, разыгрывая между собой шайбу, даже пытались ее забросить, но вратарь стоял, как скала.
И вдруг вспыхнула красная лампочка. Трибуны взорвались было смехом, но смех замер: лампочка не гасла! Это был гол, настоящий, полноценный, убедительный, бесспорный, классический и неотразимый гол! И тогда, поняв наконец, что непробиваемый андрюхинский вратарь пробит, трибуны словно сошли с ума. Десятки людей, сбивая друг друга, ринулись на тесное хоккейное поле, смяли и растворили в своей массе игроков, пробились к Юре. И он, не успев еще сам понять, каким образом ему удалось забросить шайбу, оказался в воздухе, подбрасываемый сильными руками.
— Ура! — раздавалось вокруг на этот раз без всякой насмешки. — Ура, Бычок! Ура, Бычок! Вот это был удар!..
