Таков был Май-Баш, неприступная крепость врага.
У последней преграды командир обратился к отряду:
— Товарищи бойцы! За этим перевалом укрепился наш враг. Два аула овладели границей. Мы долго терпели, отводили им джайлау, посылали хлеб и товары. Бандиты и изменники, они ограбили лавки, напали на заставу и ушли за кордон. Они вернулись, и мы должны их изгнать. Граница Советов должна быть советской!
— Есть, — отозвался отряд.
В тот день Джоомарта послали в разведку. Он карабкался в “кошках” по отвесной горе. Конь, подкованный на три шипа, едва поспевал за ним. Ночью Джоомарт пробрался к противнику и разглядел басмачей — то были джигиты, его братья по роду.
Бой был недолог, слуги Мурзабека бежали. На границе утвердили советскую власть. Отряд вернулся с отарой овец и караваном верблюдов, груженных добром.
Возвращаться отряду было не легче: верблюды страшились скользкого льда, ревели, не трогались с места. Краснокутов придумал спускать их, как вьюки, с тропинки на тропинку. Обернутые в кошмы, обвязанные крепкими канатами, они с ревом скользили на руках пограничников вниз. Там, где отлогую дорожку ледник покрыл ледяною корой, верблюдов стаскивали вниз, как тюки. Они срывались со снежной вершины, неслись по льду, как лавина, застревали у подножия горы.
С тех пор на груди Краснокутова и дозорного отряда Джоо-марта красуются ордена Красного Знамени…
Конь под Джоомартом оступился, и воспоминания о былом оборвались. Всадник дернул поводья, и лошадь ускорила шаг. Кругом было тихо, солнце давно отошло от кордона, оставив во мгле чужую страну. Вблизи взвился беркут, затмив на мгновение сияние дня.
С тех пор как джигитов изгнали из Май-Баша, точно камень залег в груди Джоомарта. Его наградили за отвагу и смелость, командир Краснокутов стал его другом, но дозорный в тот день не все рассказал командиру заставы. Он скрыл, что джигиты — его братья по роду, не сказал из стыда за себя, за свой род.
И еще один грех у него на душе. Это было недавно, всего два года назад. Двое киргизов сообщили на заставе, что видели банду в ущелье. Начальник собрал свободных бойцов и спустился в долину. Пока Краснокутов блуждал по ущелью, ловкий враг обошел его верхней дорогой. Возвращаясь с объезда, Джоомарт заметил верховых, окликнул и погнался за ними. Это были джигиты — его братья по роду, он мог бы назвать их по имени. Они узнали и окликнули Джоомарта по имени. Он лежал за скалой и осыпал их огнем, пока, раненный в ногу, не выронил винтовку. Джигиты вышли тогда из прикрытия и дорого поплатились — двое упали, сраженные пулей. Отряд подоспел Джоомарту на помощь, завязалась борьба, и банда скрылась за кордоном. В тот день был ранен начальник заставы, пуля пробила правое легкое и засела в лопатке. Он долго болел, кашлял кровью. Крепкий, с лукавой усмешкой в глазах, он потускнел и осунулся. Поныне в минуты волнения он кашляет остро и надрывно, лицо бледнеет, и лоб покрывается птом.
И опять Джоомарт умолчал о том, что бандиты — его братья по роду. Было тяжко молчать и еще тяжелей сознаваться.
Он старался как мог загладить вину, не щадил своих сил, со всякой работой справлялся. Однажды начальник заставы сказал ему:
— Из отряда увольняется много бойцов, хорошо бы их устроить здесь, у границы. Создать хороший колхоз, помочь им на первое время. Соседние аулы охотно примкнут. Славное дело: ребятам поможем и киргизов научим хозяйничать. Мы уволим тебя из комендатуры, если тебя изберут председателем.
Грустно было Джоомарту расставаться с друзьями, но надо было загладить давнюю вину, и он уступил.
Вначале их было семнадцать дворов, потом двадцать пять и, наконец, стало семьдесят. Не отличишь вначале колхоз от заставы: те же люди и кони, подводы и машины. Каждый боец считал себя шефом: как не помочь родному хозяйству? Где проводить свободное время, как не в колхозе, у своих? На току, на лугу, на огородах — всюду нужны рабочие руки. Кто-то завел учетную доску, повесил ее на виду у заставы. Все знали теперь, что творится в колхозе: кто отстал, не справляется, кто впереди, в чем нуждается хозяйство.
У шефа-красноармейца наметанный глаз, он стоит на посту у проезжей тропинки, зорко следит за ближайшим холмом, а завидев колхозника, остановит его. Расскажи ему, как дела в подшефном хозяйстве. Много ли скосили, убрали, пропололи? Выполняют ли нормы ребята? Вернувшись с поста, он новость объявит в отряде.
Так в трудах и заботах шли годы. Давняя вина поблекла в сознании, и только сейчас, с приездом Темиркула, всплыла в памяти Джоомарта.
Лошадь шла шагом, всадник думал и вспоминал… Опомнится, глянет на небо, на тесное ущелье справа от дороги, и снова мысли уведут его далеко. Никогда еще дорога к заставе не казалась Джоомарту столь длинной.
Краснокутов сидел на крылечке и грелся на солнце. Его бледные руки отдыхали на острых коленях, желтое лицо с синевой под глазами казалось печальным. Он был нездоров или чем-то встревожен. С ним так бывало: после приступов боли лицо долго хранило следы перенесенных мук. Миновали страдания — человек полон бодрости и сил, а осунувшееся лицо по-прежнему скорбит.
Начальник заставы протянул Джоомарту бледную руку.
— Что нового у тебя? Говорят, богатеешь?
Джоомарт рассмеялся: ему повезло, начальник шутит и весел. В такие минуты он ничего для колхоза не пожалеет.
— Да, все хорошо. Лошадей не хватает сено убрать.
Краснокутов спокойно машет рукой:
— За деньги достанешь. Хоть табун отдадут.
Председатель колхоза не возражает, можно купить, но до базара далеко, три дня добираться, а ждать нельзя ни минуты. Да и денег не хватит… Может быть, у заставы занять?
Начальник не склонен ни деньгами ссужать, ни раздавать казенное имущество.
— Ты когда нам вернешь посевной материал? Ревизия нагрянет — кому отвечать?
Джоомарта осеняет счастливая мысль:
— Были бы кони, сейчас бы завез. У вас, говорят, две пары свободны. Кстати, прихватим ваши косилки, они без дела стоят.
Темная тучка находит на солнце, и прохлада срывается с гор. Краснокутов вдруг ежится и прячет руки в карманы. Оттого ли, что солнце его больше не греет, или хитрость Джоомарта не пришлась по душе. Он тоскливо глядит себе под ноги.
— Ты, может быть, “кстати” захватишь и нас? Тебе ведь нужны и рабочие руки.
Резкий ответ не пугает Джоомарта: упрямец остынет, он даст и косилки, уступит коней.
— Впрочем, отряд и так уже днюет и ночует в колхозе. Хотел бы я знать, каким это зельем ты их опоил?
— Кто их поймет…
Карие глаза в раскосом разрезе лукаво уставились в окно. На правой скуле обозначилась ямочка. Как хотите, он еще сам в этом не разобрался.
— Должно быть, название понравилось, — говорит Джоомарт. — Не всякий колхоз носит славное имя Степана Ильича Краснокутова.
Начальник смеется и сразу становится другим. Его теперь не узнаешь: розовый, с доброй усмешкой в глазах. Вот и солнце взошло, потеплело, можно руки по-прежнему греть. Он встал и точно вырос — крепкий, высокий, широкий в плечах. И лет ему, видно, немного, тридцать пять, тридцать шесть — не больше. Рядом с ним Джоомарт, невысокий, сутулый, точно с грузом забот на плечах, кажется мальчиком.
— Погоди, Джоомарт, у меня к тебе дело. Он берет его под руку и уводит к себе.
— На каком счету у тебя Сыдык Кадырбаев?
Сыдык Кадырбаев? Странный вопрос. Неужели он не знает, что Сыдык его тесть?
— В колхозе он на хорошем счету. Активист. Бригадир. В плохом не замечен.
— Вполне, значит, наш человек?