Впрочем, скоро оно скрылось за поворотом.
Нас вызвали для опознания трупа в село, расположенное ниже по реке. Там выловили труп Климова. Он был весь избит и исцарапан бревнами, и все-таки изуродованное его лицо даже сейчас выражало отчаянный, безумный страх. Мы подписали протокол опознания и отправились обратно. Рано утром нам нужно было идти в маршрут.
Н. Томан. В СОЗВЕЗДИИ “ТРАПЕЦИИ”
1
“Надо было сесть на такси, — с досадой думает Ирина Михайловна, озябшим пальцем протирая прозрачный кружок в оледеневшем окне троллейбуса. — Совсем замерзну, пока доеду…”
Время позднее — за полночь. В троллейбусе малолюдно — всего пять—шесть человек. Сквозь замерзшие окна ничего не видно, а водитель не считает нужным объявлять остановки.
В протертом кружочке мелькает свет уличных фонарей. Ирина Михайловна всматривается в него, почти касаясь лбом толстой наледи на стекле. В столь поздний час на улицах уже выключена часть освещения и густые тени затушевывают многие приметы хорошо знакомых зданий. Да и прозрачный кружочек то и дело затягивается сизой пленкой изморози. Его почти непрерывно приходится протирать стынущими пальцами.
Лишь после Каляевской Ирина Михайловна начинает ориентироваться безошибочно. Теперь скоро площадь Маяковского, а там уже недалеко.
В скверном настроении возвращается домой режиссер цирка Ирина Михайловна Нестерова. Не очень приятный был у нее сегодня разговор с директором и главным режиссером. Они все торопят с программой к открытию нового здания цирка. Времени хотя еще и много, однако нужно ведь не только придумать программу, но и отрепетировать ее. И не какую-нибудь просто новую, а нечто грандиозное, небывалое. В ее ушах и сейчас еще звучат патетические слова директора:
“Первого мая мы дадим представление не просто в новом здании цирка, а в самом лучшем в мире здании цирка! В нем мы должны показать не только новое, но и принципиально новое!”
Ирина Михайловна и сама все это отлично понимает. Она уже была в новом здании и восхищалась почти всем, что там увидела. Особенно четырьмя манежами, три из которых расположены под землей.
И снова мрачные мысли о новом репертуаре. Главный режиссер высказал пока лишь самые общие соображения о нем:
“Новая наша программа должна быть на уровне века. На уровне нашей великолепной советской науки и техники. Короче говоря — она должна быть космической…”
“Хорошо ему говорить о космическом — в его распоряжении весь цирк, — уныло думает Ирина Михайловна, всматриваясь в протертый глазок в толстой наледи окна. — Воздушных гимнастов на различных механических конструкциях, полеты их с батутов и резиновых амортизаторов можно, конечно, подать как вторжение в космос. А у меня клоуны… У них что космического? Куда устремлю я своих ковёрных?..”
И усмехается невольно:
“Дрессированные животные тоже, конечно, не очень космическая фактура!.. Но Анатолий Георгиевич как-нибудь справится со всем этим. Наверное, придумает что-нибудь. И я бы придумала, если бы у меня были такие клоуны, как Виталий Лазаренко или мой отец, знаменитый Балага, будь он хотя бы лет на десять помоложе…”
Ирина Михайловна знает, конечно, что и для клоунов придумают что-то, если не главный режиссер, то кто-нибудь из писателей, пишущих для цирка сценарии новых программ, по ей очень досадно па себя за свою беспомощность…
Но вот и ее остановка. Нужно выходить. Ого, какой свирепый мороз! Настоящая космическая стужа. Хорошо хоть, что идти недалеко.
Ирина Михайловна торопливо перебегает широкое Садовое кольцо и заворачивает за угол. Ее дом третий от угла. Поскорее бы миновать двор, яростно продуваемый сквозным ветром.
Поднимаясь на третий этаж, Ирина Михайловна ищет в сумочке ключ от квартиры. Осторожно открыв дверь, на цыпочках входит в коридор и нащупывает на стене выключатель.
Повесив шубку и переобувшись, она идет на кухню. Сквозь стеклянную дверь соседней комнаты не видно света — отец ее Михаил Богданович и сын Илья спят, конечно.
Мягко щелкает клавиш выключателя, и на кухне вспыхивает свет. Сразу же бросается в глаза тарелка, покрытая салфеткой. Рядом стакан и коробка с помадкой — любимыми конфетами Ирины Михайловны.
“Это папа, конечно”, — тепло думает она об отце. С тех пор как он ушел на пенсию, в доме стала чувствоваться его заботливая рука.
Ирина Михайловна зажигает газовую плиту и осторожно ставит на нее чайник. Усевшись затем за стол, она приподнимает салфетку.
Ну да, конечно, это приготовленные папой бутерброды. По что это еще? Что за странная фигурка? Похожа чем-то на Буратино…
Ирина Михайловна берет ее в руки и вдруг слышит отчетливо произнесенные слова:
— Добрый вечер, Ирина Михайловна! Позвольте представиться — Гомункулус. Создание великого алхимика нашего времени Балаги и его внука физикуса Ильи.
“Конечно же, это проделки Илюши и папы”, — догадывается Ирина Михайловна. Ее, однако, не смешит эта выдумка, а лишь вызывает чувство досады.
“Зачем они устроили мне этот цирк на дому?..” — с огорчением думает она, откладывая в сторону маленького человечка и уже без прежнего аппетита принимается за бутерброды.
Человечек, однако, оказывается упрямым.
— Ай-яй-яй! — укоризненным голоском произносит он. — Не ожидал я этого от вас, Ирина Михайловна. Я понимаю, вы устали и хотите есть, ну так и ешьте себе на здоровье. Я ведь вам не мешаю. Прошу лишь вашего внимания, ибо мне нужно сообщить вам нечто очень важное: мой повелитель, знаменитый коверный клоун Балага, решил снова вернуться на арену.
Ирина Михайловна уже не может больше спокойно слушать этого маленького наглеца. Она снова берет его в руки и внимательно осматривает со всех сторон в надежде найти какой-нибудь проводок, с помощью которого ее отец или сын Илюша ведут этот разговор. И хотя никаких проводов Ирина Михайловна не находит, она снимает туфли и в одних чулках, па цыпочках идет в соседнюю комнату, пытаясь застать их врасплох. Энергично распахивает дверь, но никого возле нее не обнаруживает. Дед и внук спят, безмятежно похрапывая.
Ирина Михайловна почти не сомневается, что они лишь притворяются спящими, но окликнуть их не решается однако.
— Они спят, Ирина Михайловна, — снова произносит человечек, как только возвращается она на кухню. — А я уполномочен ими вести с вами этот разговор. Вы ведь будете, наверное, пить чай? Ну, а я тем временем изложу планы вашего папаши. Почтенный Михаил Богданович Балаганов действительно решил вернуться на арену цирка. Чихал он на свой пенсионный возраст! Придется, конечно, отказаться от акробатики и, может быть, даже от реприз. Но он теперь будет мимом, подобно Марселю Марсо в его Бип- пантомиме.
