— Если мне не нужно этого делать. А уроки ты должен делать.
Они снова двинулись вперед, дошли до следующего перекрестка и свернули налево. Тут Клифф понял, куда они идут.
— Ты возвращаешься на работу?
— Мне нужно заглянуть к Мадлен и узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. А то она всю вторую половину дня просидела одна.
— А мне можно с тобой?
— Конечно. Но, по-моему, тебе лучше по пути домой заскочить в школу и забрать учебники, а? Заодно узнаешь, что вам задали по математике и истории.
— Я не знаю, что мне там сказать.
— Скажи, что тебе надо было поговорить со мной. Тем более что так оно и было, правда?
— Но нам же нельзя уходить без разрешения.
— Об этом нужно было думать раньше. Тут, Клифф, все будет зависеть только от тебя.
— А тренировка по футболу?
— То есть?
— Можно на нее пойти?
— Если это не помешает занятиям в школе, то я не против.
— А что, если мне не разрешат, потому что я… ну, взял и ушел?
— И тут все будет зависеть только от тебя. Насколько я понимаю, ты был расстроен, тебе не терпелось поговорить со мной, вот ты и ушел, хорошенько все не продумав. Но ты никогда раньше этого не делал, и не будешь делать впредь, так что на сей счет я спокойна. Но это не значит, что в школе тоже так решат.
Они дошли до «Коллектиблз». Клифф топтался на месте.
— Может, ты позвонишь директору и объяснишь, что у меня было срочное дело?
— Я не стану этого делать, Клифф. Это твоя проблема. — Снова обняв его за плечи, Сабрина поцеловала его в щеку. — Все будет в порядке. Я очень верю в тебя, люблю тебя и горжусь тобой.
— Правда?
— Конечно. Ты — молодец и дома у нас на особом положении.
Клифф кисло улыбнулся.
— Да, но ты же мама. — Понурившись, он мгновение постоял на месте, потом повернулся и медленно пошел. Провожая его взглядом, Сабрина увидела, что, дойдя до следующего перекрестка, он вскинул голову и зашагал свободнее.
Вечером, рассказывая Гарту о разговоре с Клиффом, она так и описала это — как сын неспешно уходил с гордо вскинутой головой. Все уже разошлись, Пенни, Клифф и миссис Тиркелл отправились к себе в спальни, и они сидели вдвоем в гостиной, на столике перед ними стоял термос с кофе и початая бутылка вина, оставшаяся после ужина. Сабрина была в платье из темно-голубого бархата — подарок Гарта на Рождество, когда он поехал за ней в Лондон.
— Такое приятное ощущение, — сказал Гарт, обнимая ее за талию. Она склонила голову ему на плечо.
— Ты имеешь в виду бархат?
— Нет, даму в нем.
Тихо рассмеявшись, она подняла голову, и они поцеловались — сначала осторожно, как целуются люди, связанные дружескими отношениями, а потом более пылко, как двое людей, которые все еще открывают друг в друге что-то новое.
— Я люблю тебя, — сказал Гарт.
Сабрина вздохнула.
— Целый день я носилась как угорелая, занимаясь делами, общаясь с людьми, но, стоит мне остановиться, как я сразу начинаю думать о тебе.
— С точки зрения науки, мне кажется, такая реакция вполне естественна. — Не снимая руки с ее плеч, он наклонился вперед и налил вино в бокалы. — Сегодня я думал о тебе и тогда, когда играл с Нэтом в теннис, и когда читал лекцию о болезнях иммунной системы человека, и когда встречался с Лу Чжэнем, чтобы поговорить о его научной работе, и когда разговаривал за ланчем с деканом, и когда возвращался домой.
— Такое впечатление, что профессору иной раз трудно сосредоточиться. Наверное, сказывается его почтенный возраст.
— Если это так, то, выходит, я уже вполне сформировался, чтобы не позволять разным пустякам отражаться на моей страстной любви к жене. Ты не хочешь рассказать, как у тебя прошел день?
— Ой, честно говоря, не очень.
— Что, проблемы?
— Проблемы есть всегда. Просто, когда мне кажется, что у Пенни все более или менее в порядке, с Клиффом все наоборот.
— А что с ним? Он бывает вспыльчив и замкнут, но в двенадцать лет это в порядке вещей.
— Он никогда не был вспыльчивым и замкнутым раньше, Гарт. Ему не слишком нравится твой лучший студент.
— Он ему завидует. Ничего, со временем пройдет. Я пытался с ним поговорить, но он и слушать не стал.
— Выслушает, если вы с ним сядете и обо всем спокойно поговорите. У него тяжело на душе, и ты ему очень нужен. Он думает лишь о том, что вот Лу Чжэнь придет к нам на обед, и все твое внимание будет обращено к нему.
— Он — наш гость. Клифф же понимает, что, если я не уделил ему один вечер, это не значит, что я про него забыл. Господи, он ведь мой сын и не нуждается в том, чтобы ему каждый день говорили, как его любят.
— Все мы нуждаемся в том, чтобы нам каждый день говорили, как нас любят.
Гарт внимательно посмотрел на нее.
— А у меня это получается?
— Да, всегда, и поэтому, помимо всего прочего, нам с тобой так хорошо. Так же ты ведешь себя и с Пенни, и с Клиффом, просто они не всегда это замечают. И по-моему, с детьми в таком возрасте нельзя сюсюкать.
— Ладно, я с ним поговорю. Еще не знаю, что я скажу, разве что снова повторю, что люблю его, но попытаюсь.
— Ему хочется, чтобы ты считал его особенным.
— Я и считаю. Он должен это знать. Иногда я смотрю на него и думаю, какое счастье, что у меня такие замечательные дети. Что я не просто люблю их, а на самом деле к ним привязан. Вообще говоря, это, по-моему, совершенно особенное счастье. Мне кажется, на свете нет ничего лучше, чем видеть в своих детях единомышленников.
— Ты когда-нибудь говорил ему об этом?
— Может быть, и говорил, но не такими словами, — подумав с минуту, ответил Гарт. — Я думал, что это проявляется во всем, что мы делаем вместе.
— Это тебе могло только казаться.
— Видишь ли, им не нравится, когда с ними очень нежничают. В двенадцать лет не принято открыто выражать свои чувства.
— Как ты думаешь, тебе удастся найти золотую середину?
Он усмехнулся.
— Постараюсь. Что еще у Клиффа неладно?
— Он подхватил у своих школьных друзей ложную идею, что мы должны общаться только с похожими на нас людьми.
— Господи! Неужели детей сейчас не учат тому, что людей на земле становится все меньше? Что в результате смешения представителей разных национальностей рождаются новые идеи, человечество движется вперед, ну и так далее?
