Тузовский приблизился.
— Я сдавал документы… для поступления в ваш институт на работу… И мне сказали, что окончательное решение директор должен принять после беседы со мной. Моя фамилия Тузовский…
— Ваши бумаги у директора… Подождите вместе с товарищем.
У стены, как раз напротив столика секретарши и двери к директору, выстроились в ряд стулья — низкие, с блюдцеобразными сиденьями и растопыренными ножками. Тузовский сел на один. Спинка его гнутая — значит, можно слегка откинуться… Секретарша стучит по клавишам. Машинка у нее новая, продолговатая, со стороны корпуса походит немного на современный автомобиль. И стол тоже новый — ярко-желтый, как будто бы из только что срубленных досок, на конических ножках. Так и надо: любая вещь здесь должна выглядеть как самое последнее достижение промышленности, производящей эти вещи. А как же! В учреждении, которое называется “Институт использования в науке и технике механизмов и систем живой природы”, все должно наводить на мысль о самом новом, о самом последнем, самом совершенном… А парень этот — Куров, так он, кажется, назвался, — видать, напористый. Может, работать с ним придется. Интересно, кто он по специальности. Сюда вообще-то столько людей должно приходить — самых разнообразных профессий. И все окажутся кстати… Предмет занятий ведь неисчерпаемый… Приходить, вероятно, будут в основном молодые, не преуспевшие еще в том деле, которым занимаются… Вот как я… Хотя под тридцать — это вроде бы не зелененький… И не так уж мало преуспел — руководитель группы… Но, черт побери, как заманчиво звучит название этого института! Как заманчиво то, чем предстоит заниматься!
Секретарша кончила печатать, сложила аккуратно листки в папку “К докладу” и вошла в директорский кабинет. Куров, глядевший в окно, повернулся; Тузовский привстал на стуле. Секретарша пробыла у директора несколько минут и, возвратившись, сказала:
— Можете проходить. По очереди…
Куров подошел решительно к двери, взялся за ручку — и вдруг, отступая в сторону, сказал:
— Знаете что, идите уж вы первый. У вас и вид посолидней, и вообще… Потом расскажете.
Тузовский открыл дверь. Он ожидал, что за нею будет еще одна — через тамбурчик у входа в кабинеты ответственных товарищей ему приходилось проходить даже в маленьких городах во время своих экспедиций. Но здесь никакого тамбура не было. Кабинет открылся перед Тузовским сразу — не очень большой, светлый. Пестрые гардины на окне были раздвинуты, луч солнца падал прямо на стол сидящего против двери директора. Бумаги его бросали слепящие отблески, но ему это, видимо, не мешало. Он был не старый еще — лет сорока пяти, с пышной полуседой шевелюрой, в белой рубашке с расстегнутым воротом. Пиджак его висел на стуле.
— Садитесь, — сказал он.
Тузовский взял стул — такой же, как и в приемной, — сел.
— Фамилия моя Тузовский.
Директор порылся в бумагах:
— Так. Специальность?
— Окончил шесть лет назад биологический факультет. Занимался в основном проблемами эволюции биокатализаторов. Защитил диссертацию на эту тему. Вещь очень интересная, но пока что Сугубо теоретическая… Это отчасти и привело меня к вам. Иные категории мышления, иные задачи, иной подход, быть может, расширят мой кругозор настолько, что я и в тех делах, которыми раньше занимался, буду понимать больше…
Директор долго молчал, постукивая очками по столу, глядя на Тузовского. Солнечный луч ушел со стола.
— Там, кажется, еще товарищ есть?..
— Да, один товарищ дожидается…
— Попросите его.
Тузовский вышел, а когда вернулся вместе с Куровым, директор уже в пиджаке стоял у окна и отдергивал гардину. Он был высок, плотен; лицо его было свежее, с гладкой, упругой кожей без морщин.
— Садитесь. — Он кивнул обоим сразу и сам сел на свой стул, такой же новый, как и все остальные.
— Куров, — сказал парень в свитере, едва только рука директора вытащила из папки его бумаги, — инженер-электромеханик. Работал на машиностроительном заводе, в научно-исследовательском институте, знаю радиотехнику, вожу автомобиль. Умею работать на станках и доводить детали вручную с точностью до…
— Ого, какой универсал! — засмеялся директор. Он посидел, размышляя, потом вдруг стал серьезным. — Ну вот что, — сказал он, — специальности, которые каждый из вас освоил до прихода сюда, нам нужны. Но деятельность была игрушкой по сравнению с тем, что вам предстоит. Каждый из вас трудился в больших коллективах, где успех дел не зависел лично от вас, от вашего старания, добросовестности, умения… Направление работ было определено, методы давно известны, все члены групп, и вы в том числе, являлись квалифицированными специалистами. А если бы их не хватило, можно было бы набрать равных, не заставляя доучиваться или переучиваться. У нас все будет не так… Специалистов нет, мы их только создаем… Вам надлежит выдвигать новые идеи, вам нужно выработать в себе умение увидеть, распознать зародыш идеи, вам, наконец, нужно знать столько, чтобы в пустяковом, на первый взгляд, факте увидеть будущую отрасль промышленности. Разумеется, знать все досконально невозможно. Но уметь мгновенно ориентироваться вы должны. Для этого придется заново и многому учиться. И не так, как вы учились когда-то в школе или даже в институте, не представляя, чем будете конкретно заниматься. Учиться придется целенаправленно, чтобы отдача была очень быстрой. Если вас это пугает — что ж, я не настаиваю… Возвращайтесь к тому, чем вы занимались до сих пор. Можете подумать- день, два, неделю, месяц…
Тузовский отвел глаза и опустил голову — не видеть и не слышать ничего, напрячь волю и представить себе свою жизненную дорогу. Да вот она — университет, лаборатория в горах, степные курганы, маленькие города — и залитые дождем, и пыльные, и почти невидимые из-за густой зелени. А что впереди? Еще одно усилие воли — на миг оглохнуть, ослепнуть, перестать думать. Пусть решение придет подсознательно, как озарение. Нет, хитришь с самим собой. Волю исключить не удастся. Тогда так — пусть торжествует мысль, не дающая покоя в последнее время. Поиск оправдывает себя. Если отдаться ему целиком, ни о чем жалеть не придется. Удачный он будет или нет — только в нем может найти выход то, что тревожит, что не дает жить спокойно. И надо спешить, пока еще есть стремление к поиску.
— Обойдусь без раздумий, — сказал Тузовский. — Я согласен.
— Тоже, — сказал Куров.
— Хорошо. — Директор еще ближе придвинул к себе бумаги. — К работе приступайте с сегодняшнего, в крайнем случае — с завтрашнего дня…
— А что делать? — спросил Тузовский.
Директор открыл один из ящиков стола, достал оттуда маленькую книжечку, положил между Тузовским и Куровым. Оба пригнулись. Синяя ракета, взлетающая из огненной волны, — очевидно, фирменный знак, — чуть ниже подпись: “Комитет по исследованию космического пространства”.
— Там, внутри, написано, что вам делать. — Директор захлопнул ящик. — Практически вы, конечно, ничего сейчас сделать не сможете. Но постарайтесь хотя бы выдвинуть идею. Думайте неотступно, неустанно, где хотите. Сидите в библиотеке, валяйтесь на траве, глядите в небо — но думайте… У меня всё…
Они медленно поставили стулья на место, а директор, склонившись к бумагам, будто забыл про них. И когда они были уже у самого выхода, директор вдруг крикнул:
— Да, если вы незнакомы, постарайтесь скорее сблизиться. Каждый из вас будет дополнять другого знаниями, навыком, мыслительными способностями.
Они вышли за дверь, и на глазах удивленной секретарши протянули друг другу руки.
— Игорь.
— Валентин.
“Реакция катализируется декарбоксилазой; ее кофермент — это дифосфотиамин…” — Куров
