держась за борт. Жак тоже нырнул и до, стал три раковины.
— Теперь ты, — сказал он.
Я нырнул. До дна было метров двенадцать. Мне и прежде приходилось опускаться на такую глубину. Тави и Ронго были хорошими учителями плавания. Я не достал ни одной раковины, но зато отломил веточку коралла необыкновенной красоты. Братья схватили ее, стали рассматривать, причмокивая языками. Видно, и для этих мест, где щедрый океан не скупится на свои дары, такие кораллы были редкостью. Веточка, казалось, была пропитана густым алым светом, и этот свет сочился из нее, окрашивая руки.
Жак сказал, взяв веточку:
— Пусть она напоминает кровь наших друзей.
Я спросил, почему мы ныряем попусту и что он хочет делать с миной.
— Мы должны поставить ее на корпус “Лолиты”, но на нем много раковин, надо выбрать место, где их нет.
Мы подошли совсем близко к “Лолите”. Тави и Ронго принялись бить гарпунами макрель — стая этих рыб окружила лодку. Жак поднял со дна плоский камень — под ним была мина — и с этим грузом прыгнул за борт, я нырнул следом, но не мог поспеть за ним, так как с грузом он быстрее опускался.
Вся подводная часть шхуны действительно густо заросла раковинами, но в одном месте раковин почти не было, виднелась краска и заклепки. Я остановился. Ко мне подплыл Жак с миной в руках. Я почти задыхался, мне еще ни разу так долго не приходилось находиться под водой. Наконец Жак оттолкнул меня плечом, и я, отчаянно работая руками и ногами, стал выкарабкиваться из-под днища.
Прежде чем забраться в лодку, я долго держался за противовес катамарана и жадно глотал воздух. Показалась черная голова Жака. Он улыбнулся и тоже схватился за противовес.
Отдышавшись, он сказал:
— Как будто хорошо, но следует проверить.
Мы еще раз нырнули под шхуну; мина была почти незаметна, она прилипла к стальному корпусу как раз под машинным отделением. Жак задержался подле мины, ощупал ее и даже приложился ухом к ее корпусу, не на шутку испугав меня, так как мне показалось, что мина должна от этих прикосновений неминуемо взорваться.
В лодке я спросил его:
— Когда?
— Я поставил взрыватель на предельный срок. Может, через несколько часов, может, через день. Точно я не могу сказать. Мне не удалось достать инструкцию. Это новинка. Будет очень плохо, если она сработает в лагуне. Надо, чтобы это случилось вдали от суши. — Веточка коралла алела среди рыбьих спин. Жак поднял ее, с трудом отломил один отросток и сказал: — Если мы останемся живы, то это будет память. Возьми и ты. Это очень редкий коралл…
Вечером Сахоно стал внезапно собираться…..
На “Лолите” из иллюминаторов капитанской каюты звучала музыка. Недалеко от нашей хижины горел костер, оттуда доносились пьяные возгласы.
Когда мы уже хотели отчаливать, появился Жак и прошептал:
— Очень хорошо, что ты уходишь. Там, на “Лолите”, банкет. Завтра ты будешь далеко.
Я предложил ему уехать с нами.
— Нельзя. Мое бегство может вызвать подозрение. Начнется обыск. Узнают, что пропала мина. У нас есть ныряльщики…
— Но ты погибнешь вместе с ними.
— Постараюсь избежать этого. “Лолита” утонет не сразу. Будет время для спасения. Пускай вода и небо помогут вам. Правда и мужество победят!
Я пожал его маленькую сильную руку.
Никем не замеченные, мы вышли из лагуны.
Пассат, этот вечный ветер, надул наш парус, и катамараны легко побежали к югу.
Сахоно вел свое суденышко по звездам, время от времени покрикивая в темноту; ему тотчас же отвечали голоса рулевых с других катамаранов. У ног Сахоно сидела его жена и без умолку что-то рассказывала. Тави и Ронго похрапывали среди мешков с копрой. Я тоже уснул было сладким сном человека, избежавшего смертельной опасности, да около полуночи меня разбудили громкие голоса. Светила луна. Недалеко от нас покачивалась лодка. Сахоно и Хуареи вели с ее хозяевами оживленный разговор. Я разглядывал в неясном лунном свете еще несколько катамаранов, похожих на рыб, поднявшихся из глубины вод.
Ночь в океане так же тиха, как в пустыне. Там зашуршит песок, обваливаясь с крутого склона бархана, зазвенит под ветром сухая былинка, и снова тишина, а здесь в безветренную ночь тишина еще полнее, еще торжественнее. Пассат в эту ночь еле дышал.
Тихий разговор на незнакомом певучем языке, легкое поскрипывание противовесов только сильнее подчеркивали тишину и покой, царящие под этими звездами.
Вслушиваясь в эту тишину, я ловил каждый звук и, глядя на север, ждал, что там сверкнет вспышка и потом докатится гулкий взрыв.
“Взрыв под водой можно и не услышать, — думал я, — и пожара могло не возникнуть. Просто трахнула мина, и “Лолита” тихо пошла на дно. Спасся ли Жак?..”
До утра мы простояли на якоре среди целой флотилии катамаранов. Сюда для чего-то собрались ловцы жемчуга. В соседней лодке я заметил свинцовые грузила на длинных веревках, сетки и корзины для раковин. Меня удивило, почему они собрались в открытом океане. Дядюшка Ван Дейк рассказывал мне, что жемчужные раковины добывают в лагунах, где нет особенно сильных течений.
Все объяснил Сахоно. Ткнув пальцем за борт, он сказал:
— “Орионо”!
Я понял, что под водой лежит наша шхуна. Мы находились на банке. Иногда в ложбинах между пологих волн просвечивали скалы, поросшие косматыми водорослями. На западе виднелся остров.
Часам к девяти утра к нашей флотилии со стороны острова подошел паровой катер, и ныряльщики принялись за работу.
“Орион” лежал боком, сильно прогнувшись посредине, на глубине восьми метров. Мачты у него были снесены. Наверное, его несколько раз перевернуло, пока он навечно улегся среди скал. Пробоины в корпусе темнели рваными ранами. Больно было смотреть на корабль, который был все-таки моим домом и где, несмотря на тяжелую службу, я пережил и много хороших, светлых минут.
Я несколько раз проплыл под водой от кормы до носа “Ориона”.
В воде шныряло множество ловцов жемчуга. Они со всех сторон осматривали корпус погибшего корабля и даже проникали в жилые помещения. Когда я подплыл к разбитому иллюминатору матросского кубрика и хотел заглянуть в него, то меня страшно напугал один из таких смельчаков. Он появился в иллюминаторе, держа в руке резиновый сапог.
Сахоно остался на отмели. Вся его семья ныряла в поисках вещей, которые могли пригодиться в хозяйстве. Отличной ныряльщицей оказалась Хуареи. Каким-то непостижимым образом она проникла на камбуз и достала много металлической посуды, ножей, вилок и десять банок мясных консервов. Совершив этот подвиг, Хуареи надела свое яркое платье и стала кормить нас и всех, кто подплывал к лодке, трофейными консервами.
Мы ели и смотрели, как из-под воды лебедка поднимает длинный ящик. Это был второй ящик за все утро. Работа была трудной и опасной. Ныряльщикам приходилось в темноте, на ощупь просовывать канаты под ящики. При подъеме они задевали за борта, срывались.
Сыновьям Сахоно да и мне надоело нырять, и мы поплыли на катер. К тому же мне хотелось разузнать, нельзя ли добраться на нем до большого населенного острова. Вся команда на катере состояла из японцев. Я пробовал заговорить с ними по-русски и немецки; они улыбались, что-то вежливо отвечали,
