— О да, — ответила кошка. — Моя бабушка говорила об этом моей матери; этот рассказ передал ей очень, очень старый самец, который проходил через эти пещеры на пути к смерти. Но мне не кажется, что такие истории годятся для котят.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Прошлые дни были скверными днями. Сначала исчезло все то, что делало жизнь приятной. Затем некоторое время все было стерильным, сделанным из ненастоящих материалов. На деревьях росли листья, которые не были живыми, и кора, которая не была живой; и сами деревья не росли из земли, потому что земля тоже не была живой. Под ногами было что-то жесткое и твердое, а между живыми и небом были преграды. Это было плохо и в те времена, когда вокруг все было чисто и не было крохотных живых тварей; но со временем Земля стала грязной и мертвой. Наконец одна из нашего рода сделала так, чтобы она и ее спутник были избраны, когда из наших земель брали живых.
— Какая странная история, — проговорила Козий Навоз и прибавила сурово, как это делали женщины, когда ее собственные слова казались им ложью:
— Пастырь Вопиющий совсем не так рассказывает о старой Земле.
— Пастырь Вопиющий, — заметила кошка, вылизывая свои длинные острые когти, — ест своих котят.
Несколько мгновений Козий Навоз размышляла над этими словами.
— Верно. Рассказывай дальше. Старый кот говорил твоей предшественнице еще о чем-то?
— Да. И я расскажу тебе все так, как это было рассказано ей. — Коакстл кашлянула (что прозвучало как негромкое ворчание) и начала рассказ:
— В давние времена, когда наши предки носили рыжевато-коричневые шкурки, мы жили в горах — не таких, как эти, острых и холодных как лед, но в гладких горах, по склонам которых поднимались жаркие джунгли, напоенные ароматами. В те времена небеса были полны листьев и ветвей, в которых можно было спрятаться.
— А что такое джунгли? — спросила Козий Навоз.
— Это место, в котором жарко и растет множество деревьев, а иногда там идут дожди и цветут яркие цветы.
— Как летом у нас в низинах?
— Нет, потому что там гораздо жарче и жара эта стоит круглый год. Ты не смогла бы вынести такую жару, не смогла бы и я. Тогда было много разных зверей и растений, которых больше нет — по крайней мере, не здесь. И не теперь еще.
— Что значит — не теперь еще?
— У нашего Дома, — ответила кошка, — есть свои планы.
— Что случилось, Шон? — спросила Яна после того, как Шон в пятый раз оглянулся через плечо. Не в первый раз оглядывался и Нанук.
— Сам не знаю, — ответил Шон, пожимая плечами и улыбаясь с некоторым смущением. — Они ведь у Коннелли, и с ними ничего не должно случиться. А нам, если мы собираемся сегодня спать в тепле, надо бы пошевеливаться.
Его улыбка стала шире.
— Здесь воздух холоднее, чем внизу. Я позабыл, что не везде может быть так тепло, как в Килкуле.
Выбравшись из леса на склоны, покрытые лишайниками и мхами, они вынуждены были спешиться и взять кудряшей в повод; узкая каменистая тропинка, кое-где щетинящаяся скальными выступами, пугала Яну, несмотря на то, что женщина была привычна к тяжелым дорогам. Однако мохнатые коньки вели себя спокойно, хотя Яна заметила, что они по временам стригут ушами, взмахивают хвостом, как Нанук, когда тот пытается сохранить равновесие, и часто фыркают, словно бы обмениваясь информацией.
Они перевалили через скалистую вершину холма и снова углубились в лес еще до того, как успело окончательно стемнеть. Лес здесь рос гуще, чем вокруг Килкула, деревья были выше и больше в обхвате. С ветвей срывались капли от тающего снега — казалось, что пошел дождь.
Яна очень устала, а потому Шон оставил ее присматривать за небольшим костерком, а сам занялся лошадьми, после чего принялся свежевать пойманных Нануком кроликов. Свою порцию кот, разумеется, съел сырой, но с таким смаком, что Яна с трудом смогла дождаться, пока мясо будет готово. Наконец Шон устроился с одной стороны от нее, а Нанук с другой; пригревшись, Яна уснула — спокойно и без сновидений.
Проснулась она на следующее утро от аромата кофе и, открыв глаза, обнаружила прямо перед своим носом дымящуюся кружку с повернутой к ней ручкой. Усмехающийся Шон снова залез к себе в спальник; Нанук продолжал сладко посапывать во сне. Они смотрели на него, беззвучно хихикая.
Было уже позднее утро, когда они достигли плато, тянувшееся к Фьорду. Выглядело это так, как будто гигантский Топор рассек скалы, чтобы воды моря могли сквозь узкую расселину проникнуть в глубь континента. Там, где склоны расселины становились крутыми, река превращалась в водопад, низвергавшийся в воды Фьорда Гаррисона.
— Кем был Гаррисон? — спросила Яна, когда они начали спускаться вниз — к дымкам, поднимавшимся от невидимых еще очагов. Нанук бежал перед ними, словно бы разведывая путь.
— Гаррисон? Он был одним из старых приятелей деда. Ушел в отставку и перебрался сюда бог знает откуда, — ответил Шон. — У него было своеобразное чувство юмора; к тому же он обожал романтику первых космических экспедиций.
— Да?
— Название этого места, — пояснил Шон, оглядываясь на Яну через плечо так, словно был уверен, что она поймет, о чем он говорит. А поскольку было очевидно, что этого не произошло, он пожал плечами и продолжил:
— Здешнее население — по большей части эскирландцы, потомки ирландцев и эскимосов, рыбаки и лодочники.
— Лодочники? — удивилась Яна: лес на склонах кончался вблизи Прохода Мак-Ги, а в самом Фьорде деревьев не было. Если тут и вправду что-то строили, далеко же им приходилось ходить за деревом!..
— Хорошие лодки можно делать не только из дерева, — заметил Шон.
— Кстати, Шон, любовь моя, — начала Яна, воспользовавшись возможностью задать давно интересовавший ее вопрос, — многие ли знают, что ты — селки?
— Так мало, как только возможно. — Шон ухмыльнулся. — Многие видели селки. Это не всегда был я, поскольку я знаю, что в этот момент меня и поблизости-то не было, а, насколько мне известно, никто больше не обладает моей.., хм.., многосторонностью. У многих местных богатое воображение.
— Я это заметила.
— Я так и подумал. Теперь можно ехать; думаю, нам нужно закончить путешествие, пока еще не стемнело.
Они снова сели в седла и поехали вперед легкой быстрой рысцой. Маленькая кобылка Яны шла следом за мерином Шона. Ехали они достаточно быстро — так, что временами у Яны даже захватывало дух; но здесь она не так нервничала, как на узкой тропке, ведущей в гору.
Однако ж лохматые лошадки умели еще и внезапно останавливаться — вот как сейчас. Только напряжение мускулов шерстистой кобылки дало Яне понять, что сейчас произойдет; она успела вцепиться в густую гриву. Мгновение назад они еще летели вперед, а сейчас лошадка резко замерла. Яна припала к ее шее, потом с трудом выпрямилась. На мгновение ей показалось, что Шон, спешившись, ведет своего кудряша прямо в пропасть; вот он уже ступил за край... Яна перевела дух; конечно же, она ошиблась. Справа еще виднелась голова Нанука, и Шон поворачивал в том же направлении, медленно спускаясь вниз.
Яна вздохнула; они столько времени взбирались наверх, что даже как-то не хотелось спускаться вниз. Однако она была приятно удивлена, обнаружив широкую, плавно изгибающуюся, поросшую травой дорогу, полого спускающуюся вдоль утеса к поселению, носившему название Фьорд Гаррисона. Должно быть, дорогу эту проложили люди.
Нанук, лениво подергивавший кончиком хвоста, трусил впереди, как всегда, изображая разведчика и передовой отряд охраны в одном лице.
— Гаррисон, — сказал Шон. — Он терпеть не мог лазить по горам: у него были проблемы с чувством
