Город, который боролся

Ее улыбка стала шире.

— Теперь, уж конечно, не буду.

— Потому что тебе нравится, когда тебе бросают вызов. А я, кстати, в этом самый лучший партнер.

— И такой скромный.

— Такой умный и интеллигентный, — напомнил он ей.

— И такой привлекательный.

— Ты действительно так считаешь?

— О да, — ответила она. — Мне особенно нравится твой дуэльный шрам, такой тонкий штрих.

— Спасибо, — обрадовался он. — Ты первая, кто сказал о нем. Я много лет ждал, пока кто-нибудь спросит об этом. Многие думают, что это просто грязь на линзах проектора.

Она ухмыльнулась.

— Он прекрасно сочетается с бейсболкой.

Он неуверенно запнулся:

— М-м-м?

— Да, действительно, — заверила она его. — Этот портрет на проекции превосходно отражает твои отличительные черты. Он ведь создан не на основе детального хромосомного исследования, так?

— Нет, — ответил он, добавив в голос нотку смеха. — Это я, каким я хотел стать. Мне было бы ужасно неприятно, если бы тот неразвившийся зародыш имел скошенный подбородок и большой нос, так что я и не пытался ничего выяснить. Я Симеон самосозданный!

— Мудро, — согласилась она, — очень мудро.

Дверь открылась — на пороге стоял Амос.

— Чанна! — пылко воскликнул он.

Она, выпрямившись, села на кровати, а губы ее удивленно изогнулись.

— Я думала, ты улетел.

Он бросился к ней и обнял ее.

— Как я мог покинуть тебя? — спросил он, ласково взъерошив ей волосы.

Симеон выругался себе под нос. Дать Амосу возможность свести на нет все его титанические усилия. «Именно тогда, когда мне удалось приободрить ее и вернуть почти нормальное — для нее — настроение».

Чанна подняла руку, нашла лицо Амоса и потянулась вперед, чтобы поцеловать его, улыбнулась, коснувшись уголка его рта, и продвигалась все дальше и дальше, пока не приняла удовлетворившую ее позу.

Когда долгий поцелуй наконец закончился, Амос со вздохом сказал:

— Я тебе нужен.

«Нет, осел! Все, что ей нужно, — пара кружек эля и билет на «Смерть в двадцать первом веке». Были бы у меня руки, ну и надавал бы я затрещин по твоей дурацкой башке».

Чанна ничего не ответила, склонив голову, словно смотрела на Амоса сквозь повязку. Амос улыбнулся ей улыбкой человека, который верит, что может все, — так улыбается тот, кто хочет показать, что способен творить чудеса.

— Я пришел, чтобы пригласить тебя улететь со мной, — сказал он со смехом.

— Да? — словно грезя наяву, спросила она. Они поцеловались вновь, и этот поцелуй длился еще дольше. Чанна, погрузившись в его объятия, вздохнула, как неожиданно испытавший облегчение тяжелобольной, о страданиях которого никто и не подозревал.

— Я люблю тебя, Чанна, — сказал он.

— Я люблю тебя, Симеон, — пробормотала она.

Амос оцепенел. Чанна подняла к нему свое слепое лицо и снова хрипло прошептала:

— Я люблю тебя.

Он убрал руки и отодвинулся. Она, не понимая, что произошло, поворачивала голову из стороны в сторону.

— Амос? В чем дело? Здесь кто-то есть?

— Да, — ответил он ледяным тоном, — тот, кто стоит между нами.

Ничего не понимающая Чанна шарила в воздухе одной рукой — вторая лежала на груди Амоса.

— Кроме нас здесь никого нет. О чем ты говоришь?

— О Симеоне, — он буквально прошипел его имя. — О том, кому ты только что призналась в любви.

Выражение ее лица моментально изменилось, став вместо радостного огорченным.

— Я… я… — смущенно начала она.

— Джентльмены из рода Сьерра-Нуэва никогда не навязываются. Я здесь лишний, — заявил Амос, отбрасывая ее руки и вскакивая на ноги. — Оставляю вас наедине.

Он ушел.

Чанна скинула ноги с кровати и бросилась за ним. Она бежала так быстро, что Симеон не успел предупредить ее, и она врезалась в стену рядом с дверью. Плача, она нашла нужное место, и дверь открылась перед ней.

— Амос! Подожди! — закричала она, и тогда Симеон открыл внешнюю дверь, но она замешкалась на пороге, пытаясь найти точку опоры, и отчетливо услышала, как закрываются двери лифта. — Амос! Не уходи! — закричала она и услышала, как лифт тронулся. Она стояла, прислонившись головой к металлическим дверям и тихо всхлипывая, а слезы впитывались в липкую синтетическую ткань ее повязки.

Внутри спускающегося лифта Амос тоже прислонил голову к стене: в его ушах эхом звучал отчаянный крик Чанны. Почти так же громко, как ее шепот: «Я люблю тебя, Симеон», — но не громче его.

— И куда ты задумал направиться? — спросил его Симеон.

Амос напрягся и заскрежетал зубами.

— В шлюзы, — резко бросил он. — Я должен вернуться на Бетель!

Симеон трагично вздохнул.

— А кто станет заслоном Бетеля от ОПОПИМ и ММ? Кто спасет спасенных от самих спасателей?

Амос был поражен, услышав, как Симеон повторяет ему его собственные мысли.

— Кому-то придется разбираться с ними, — продолжал Симеон.

— Рашель вполне сможет. Она дипломированный специалист по работе с инфосис…

— Рашель?! — удивленно завопил Симеон. — Она не справится с ними. Они сотрут ее в порошок Не говоря уж о том, что она и сейчас чувствует себя грязью.

— Они говорят, что не имеют права вмешиваться…

— Они говорят, они говорят, — передразнивая его, забубнил Симеон. — Подумай своей головой, Амос, и не выдвигай кандидатуру Джозефа. Он тот человек, что нужен тебе на планете, чтобы уговорить людей выйти из своих нор, в которые они попрятались. Нет, ты единственный, кто будет здесь на своем месте!

— Что мне делать — мне решать, — зло заявил Амос. — Ты тоже не имеешь права вмешиваться… — Лишь в этот миг Амос заметил, что лифт остановился. Он скрестил руки на груди. — Значит, ты намерен держать меня здесь в плену, пока Джозеф, Рашель и все остальные не улетят?

— Ты стал пленником собственных чувств, с тех пор как попал сюда. Почему, как ты думаешь, я стал так себя утруждать, чтобы ОПОПИМ и ММ занялись Бетелем?

— Ты сделал это?! Но адмирал и командор…

— …прислушиваются к тому, что я им говорю, чего ты так и не удосужился сделать. Тебе придется остаться здесь…

Поочередно на лице Амоса отражались ничем не сдерживаемые гнев, возмущение, отвращение и ярость.

— Ты признаешь это?

— Гм?

— Ты признаешься, что хочешь сделать меня своей игрушкой, секс-машиной, — в сердцах выкрикнул Амос, — которая заменит тебя в отношениях с Чанной.