– Мне сегодня исполнилось четырнадцать, – с вызовом заявила Матильда, глядя ему прямо в глаза.
Мервин отвел глаза в сторону.
– Почти женщина, – буркнул он.
Матильда пожала плечами:
– Я уже давно выросла. Если ты закончил, я уберу посуду.
Он поймал ее за руку, когда она потянулась за миской.
– Почему бы нам не распить вместе бутылочку в честь твоего дня рождения? Пришло время поближе узнать друг друга – особенно теперь, когда твоей матери не стало…
– Мне надо еще накормить собак!
Матильда вырвалась и выскочила за дверь.
Сердце девочки отчаянно колотилось, пока она бежала с тяжелым ведром через двор. Что-то изменилось в поведении отца сегодня вечером. Она не могла выразить словами, что именно, но ее это испугало даже больше, чем его огромные кулаки и обычные вспышки ярости, к которым она привыкла. Казалось бы, в его взгляде не было ничего угрожающего, но она как будто чувствовала всей кожей нависшую над ней опасность.
Матильда дошла до псарни, отодвинула засов, тишина Чуринги взорвалась собачьим лаем и рычанием. Двигаясь автоматически, она вывалила из ведра кенгуровое мясо в низкую длинную кормушку и, выйдя из псарни, плотно закрыла дверь. Солнце уже скрылось за Тджурингой, только высоко в темном небе над горой висел желтоватый отблеск. Обычно Матильда любила приход ночи, которая приносила покой ей и ее земле. Но сегодня ночь пугала неизвестностью. Что-то изменилось, она это сердцем чувствовала. И далеко не в лучшую сторону…
Повернув к дому, Матильда замедлила шаги и крепко вцепилась в ведро, пытаясь унять дрожь в руках. Отец наблюдал за ней с веранды – она видела огонек его сигареты.
– Что ты там делаешь? Давно пора домой!
Матильда поняла по голосу, что он уже выпил.
– Надеюсь, у тебя хватит пойла накачаться до беспамятства, – с чувством пробормотала она себе под нос и вдруг вздрогнула, сообразив, что сказала это совсем как мать.
Мервин развалился в кресле-качалке, вытянув ноги, с бутылкой виски в руке. Когда Матильда приблизилась к входной двери, он быстро выставил вперед здоровую ногу, загородив ей проход.
– Выпей со мной.
Сердце Матильды подскочило к горлу, пульс участился.
– Нет, спасибо, отец, – с трудом выдавила она.
– Это не приглашение! – взревел он. – Ты, паршивка, будешь делать то, что я скажу! И с первого раза!
Огромная рука ухватила ее за талию, девочка потеряла равновесие и упала ему прямо на колени. Она вырывалась и изворачивалась, пытаясь привстать, пинала коленками воздух, стараясь вырваться из крепких объятий, но его хватка была железной.
– Сиди тихо! – заорал он. – Ты уронишь бутылку, паршивка!
Матильда застыла, решив дождаться подходящего момента.
– Вот так-то лучше. Давай пей!
Он сунул ей в рот бутылку, но Матильда отпихнула ее.
– Пожалуйста, отец, не заставляй меня! Я не люблю пить.
Мервин выпучил глаза, изображая удивление.
– Но это же твой день рождения, Матильда! Ты же должна получить от меня подарок, доченька.
Он широко осклабился и снова крепко прижал к ее губам бутылку. Матильде было трудно дышать, так плотно она сжимала губы; в конце концов она инстинктивно открыла рот и сделала глоток, а потом еще один, чтобы не захлебнуться. Рот и горло обожгло огнем, в голове потемнело, в животе начался пожар. Девочка боролась из последних сил, тщетно пытаясь освободиться.
В какой-то момент их неравной борьбы у Мервина вдруг выскользнула бутылка, виски пролилось, и Мервин в ярости отшвырнул Матильду. Девочка упала на пол, но даже не почувствовала боли. Мир вышел из-под контроля, и ей казалось, что во рту у нее теперь всегда будет огонь.
– Посмотри, что ты наделала, дрянь! Глупая скотина! Вся в свою мать и ее проклятую семейку!
Мервин со всей силой пнул ее ногой, и она отлетела, ударившись о дверь.
– Такая же дрянь, как мать! Считаете себя выше меня, проклятые О'Конноры? Ну, я тебе покажу, я научу тебя уважению! А сейчас убирайся отсюда! – взревел он.
Матильде не надо было повторять дважды. С трудом поднявшись на ноги, она проскользнула в дом и перевела дыхание, только оказавшись в своей комнате.
Зацепив для надежности ручку двери стулом, она нырнула в постель и долго лежала, вглядываясь широко открытыми глазами в темный потолок. Ее била крупная дрожь. Привычные ночные звуки проникали в комнату из окна, закрытого ставнями, вместе со смешанным запахом эвкалиптов и акаций, сухой травы и остывающей земли.
Она изо всех сил боролась со сном. Но день был таким утомительно долгим, что веки ее в конце концов закрылись и она погрузилась в спасительный сон. Последняя мысль Матильды была о матери. Разбудил ее какой-то посторонний шум. Кто-то тряс дверь за ручку. Девочка в страхе отползла в дальний угол кровати,
