Элис Маккинли
Забытые истины
1
– Да, репортаж получится сногсшибательный, – засмеялась Делия. – Ты когда-нибудь общался со спортсменами?
Джек пожал плечами.
– Ну, так чтобы специально – нет. Но, мне кажется, они вполне нормальные люди. На что ты намекаешь, я никак не могу взять в толк. Что они фанаты своего спорта?
– Да нет же! – Делия потрепала своего оператора по волосам. – Ничего ты не понимаешь.
Джек обиженно нахмурился.
– Да где уж мне, я в Гарварде не учился. Это ты у нас птица высокого полета. Куда там! – И он, отвернувшись, начал проверять камеру, настраивая ее на идущих мимо прохожих.
Делии стало совестно. Ну надо же было брякнуть, обидела человека ни за что ни про что. А все дурацкая заносчивость, желание казаться умнее других. Сколько раз это уже подводило Делию. И каждый раз наука не впрок. Нет, живя в Америке, нельзя иметь хорошее образование, это сразу выделяет тебя из толпы и делает особенным, затрудняя общение с людьми. Надо извиниться. Хотя гордая Делия терпеть этого не могла, она все-таки подошла к Джеку и, тихонько тронув его за плечо, сказала:
– Послушай, не сердись, пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть, просто с языка сорвалось. Да и вообще я не думала, что ты так истолкуешь мои слова. Но в любом случае, прости.
Джек неохотно повернулся.
– Ладно, забыли.
– Нет, не забыли, ты еще рассержен, я же вижу.
Он улыбнулся и сказал те же слова, но уже совсем иным тоном, в его голосе теперь не было и тени обиды:
– Забыли, ладно?
Делия засмеялась.
– Мне всегда так нравится, когда ты, меняя порядок слов, придаешь фразе новое значение! Надо записать, использую в какой-нибудь статье. Ты ведь не против?
Джек шуточно напыжился.
– Нет, я решительно против. Это самый натуральный плагиат. Да я в суд подам!
В этот момент из-за поворота вывернул синий телевизионный фургончик с надписью «Chicago Best Channel».
– О! Это за нами, ау-у, мы здесь, давайте сюда! – Делия замахала руками, боясь, как бы шофер, пятидесятилетний китаец Чин, не проехал мимо.
– Что ты так кричишь? – Джек покрутил пальцем у виска. – Это не рейсовый автобус, без нас все равно не уедет. А то за нами сейчас не фургон пришлют, а полицейскую машину, с такой жестикуляцией и прохожих можно запросто покалечить.
– Что ты все ворчишь?! – возмутилась Делия. – Мне сегодня полдня торчать среди мужиков в белых пижамах и смотреть на то, как они друг другу расквашивают носы. Это я должна ворчать.
– Если ты не забыла, – сказал Джек, открывая дверцу затормозившего рядом с ними фургона, пропуская Делию вперед, – мне тоже придется торчать вместе с тобой. Или ты предпочитаешь брать интервью и проводить съемку одновременно?
– Ну, – махнула рукой Делия, – для тебя это… как бы сказать… не настолько болезненно. Все-таки мужчины легче воспринимают мордобой, чем женщины. К тому же я со всех сторон буду окружена противоположным полом. А это тоже немаловажно.
– Тут, я думаю, ты ошибаешься. – Джек захлопнул дверцу и обратился к Чину: – Поехали.
Машина тронулась.
– Что ты имеешь в виду? – Делия достала из сумочки косметичку и стала подкрашивать глаза.
– А то, что у спортсменов всегда много поклонниц, так что женщин там может быть ничуть не меньше, чем мужчин, а то и больше. – Джек стал разбирать мелочь, так и норовившую высыпаться из кармана брюк.
– Господи, и что только они в них находят?! – возмутилась Делия. – Они ко всему прочему еще и импотенты через одного из-за того, что колются всякой дрянью.
Джек наконец ссыпал свои бесчисленные центы в куртку и поднял глаза.
– А что ты подразумеваешь под «всем прочим»? Чем тебе не угодили звезды нашего спорта? Они, кстати, Олимпиаду выиграли. Объясни дураку, будь другом.
– Да ты опять обидишься.
Делия убрала косметичку и посмотрела на собеседника. Джек даже чем-то нравился ей: округлое лицо, но довольно правильное. Раскосые глаза, прямые черные волосы. Кореец, но кореец американизированный, его мать жила здесь, в Миннесоте, когда отец эмигрировал из КНР. Они познакомились, кажется, в какой-то забегаловке. Джека назвали на американский манер, но фамилия осталась отцовская – Хон. Маленький, щуплый, но очень выносливый, прямо как арабские лошади. Живой, верткий, он был незаменимым помощником и помимо своих обязанностей успевал выполнять еще массу левых поручений начальства, за которые ему довольно часто не платили. Но Джек не был жаден до денег и закрывал на это глаза. Конечно, сказывалось воспитание: ни один коренной американец не позволил бы дурачить себя подобным образом. Но Хон оставался Хоном.
Делия подозревала, и небезосновательно, что он тайно влюблен в нее. Дело в том, что в прошлом году руководство хотело его повысить и сделать студийным оператором. Место очень выгодное: снимай пару раз в день новости в прямом эфире да еще пару каких-нибудь передач и не надо таскаться по всему городу с камерой. Больше свободного времени, больше денег, меньше работы. Коллеги уже поздравляли Хона с повышением, но он неожиданно отказался от места, ничего не объясняя. И сколько потом его ни пытали на этот счет, ни словом не обмолвился. Вот тогда-то и поползли сплетни, что подобное поведение может быть обусловлено лишь любовью к Делии. Ведь прими Джек предложение руководства, ему пришлось бы оставить мисс Шерри. Ей подобрали бы другого оператора. Начались шутки, кстати не всегда корректные, разного рода розыгрыши, но Хон сносил все безболезненно, только улыбался в ответ своим обидчикам. И это, пожалуй, была самая правильная стратегия. Если бы Джек злился, бросался выяснять, кто опять напихал во все карманы его куртки презервативы фирмы «Делия», то шутников подобная реакция только раззадоривала бы. А так через каких-нибудь два месяца жизнь потекла по-старому. О «романе» благополучно забыли. Но забыть могли все вокруг, а для Делии вопрос остался открытым. Она пробовала поговорить на эту тему с Джеком, но тот только отнекивался, смеялся, объясняя свой отказ острой нелюбовью к кабинетной работе, которой его неизбежно бы нагрузили. И вот теперь Делия смотрела на Джека и улыбалась.
– Нет, обязательно обидишься.
– Даю слово, что не обижусь. – Хон широко улыбнулся на американский манер. – Ну?
– Хорошо. – Делия кокетливо ему подмигнула. – Но, не забудь, ты обещал. Понимаешь, сколько я общалась с профессиональными спортсменами, столько убеждалась в том, что мозгов у них нет. Прости, может, я сейчас скажу тебе не очень приятные вещи, но раз уж начала… Как бы поточнее выразиться… Меня воспитывали в том духе, что разум, образование – это главное для человека. Отец с самого моего рождения копил деньги на учебу. Отказывали себе в самом необходимом, лишь бы я потом могла идти, куда захочу. У родителей много книг, они иногда запоем читают какие-нибудь научные статьи сутками напролет. Естественно, мне с детства приходилось делать то же самое. А потом как-то и самой захотелось знать больше, чем мои одноклассники и подруги. Короче, и по сей день для меня человек – это прежде всего его мозги. А спортсмены в большинстве своем, ну… это почти синдром Дауна. Они не знают элементарных вещей, не умеют говорить. Взять интервью у спортсмена в прямом эфире просто невозможно. Половину в любом случае всегда вырезают. Это что-то невообразимое, люди не отличают экскаватор от эскалатора, Гегеля от Гоголя, Ренессанс от Росинанта. Ужас! Куда не кинь, всюду клин. Им же нельзя задать ни одного вопроса, никогда не знаешь, что эта светлая голова выдаст. В прямой эфир – боже упаси! Позора не оберешься. Только после обработки.
– Ну неужели прямо все поголовно? – не поверил Джек. – Быть такого не может.
