русского фронтовика, но агентурные связи, которые ранее поддерживала ее мать, нарушились.
В конце 1942 года ее посетил «человек оттуда», привез деньги, побеседовал и включил в небольшую мобильную диверсионную группу. Демаскировка Крекинг-завода было вторым заданием Белки.
Она назвала фамилии и адреса трех членов группы.
Пятичасовой допрос утомил и следователя, и Гольфштейн, но, прежде чем сделать перерыв, лейтенант Гобовда решил еще раз уточнить кое-какие детали. Он чувствовал — далеко не все сказала ему эта белокурая красивая женщина с пустыми глазами.
— Под какой фамилией приходил к вам посланец «оттуда»?
— Хижняк Арнольд Никитич.
— После эвакуации ваших родственников из города были еще встречи, кроме тех, о которых вы уже рассказали? Учтите, Гольфштейн, честное признание облегчит вашу вину!
Женщина пошевелила губами, потом с усилием подняла голову и снова попросила воды. Пила жадно, проливая воду на кофточку. Промокнула губы рукавом и заговорила быстро, взволнованно:
— Я понимаю, для меня все кончено! Еще девчонкой в седьмом классе я по поручению матери заводила знакомства с красноармейцами, командирами и узнавала от них многое. Я и замуж вышла по выбору матери за ответственного военного работника. И прямо скажу, была горда беззаветной службой своей родине — Германии. А когда мать умерла, я осталась совсем одна! Страх заставил думать. Нет, не о том, что поступаю неправильно: я боялась быть схваченной, умереть. Особенно когда Хижняк послал меня ползать в грязи с ракетницей. Это был ужас! Я хочу жить! Расскажу все, что знаю. Хотя и понимаю, что оказалась мразью…
— Остановитесь! Вы отвлеклись, Гольфштейн, и не ответили на вопрос.
— Хижняк, кроме денег, оставил мне посылку для другого человека.
Гобовда постучал по столу карандашом и тихо попросил:
— Успокойтесь. Сосредоточьтесь. Рассказывайте не торопясь, подробно.
— В тайнике, где вы нашли шифроблокноты, радиодетали и оружие, совсем недавно лежал ящичек, зашитый в парусину, с сургучными печатями. Очень похожий на посылку. Хижняк сказал, что за ним придет мужчина и представится: «Я тринадцатый». Мужчина не пришел, а позвонил по телефону. Мы встретились во дворе кинотеатра «Центральный» после окончания последнего сеанса, и я передала ему посылку.
— Опишите его, — сказал Гобовда.
— Было темно… Выше среднего роста, плотный, голос грубоватый, в фуражке, в солдатском бушлате.
— О чем говорили?
— Ни о чем. Он только поблагодарил… Хотя нет. Подождите… Он спросил: «А усилитель здесь?» Я не знала содержимого посылки. Вот все! — Гольфштейн начала выдергивать ниточки из рукава и накручивать их на пальцы. Выдернув несколько ниток, подняла глаза: — Он был в солдатском бушлате, без знаков различия. Когда прятал посылку под бушлат, на петлице мундира я увидела авиационную эмблему.
— Не ошибаетесь?
— Я хорошо знаю знаки различия. В это время он вышел из тени, а была луна.
— Тогда вы видели и лицо.
— Козырек… большой, квадратный, закрывал… Лицо широкое.
— У вас начинает прорезаться память, это хорошо.
— Я устала.
Гобовда открыл тощую папку, вынул из нее бумажку, поднес к глазам женщины:
— Вот этот адрес найден в вашей квартире. «Петровский район, лесхоз 18, Корень». Кто такой «Корень»?
Ракетчица откинулась на спинку стула и прикрыла веки. Вяло и безразлично звучал ее голос:
— Не знаю. Такого не помню. Еще до войны мы всей семьей ездили в лесхоз отдыхать. Там заповедник, красивые места. Может быть, это кто-то из знакомых матери.
— Его фамилия? — резко спросил Гобовда.
— Чья? — встрепенулась Гольфштейн.
— Агента, которому вы передали посылку около кинотеатра.
— Я ж говорила. Он мне известен только как «Тринадцатый».
Гобовда обмакнул ручку в чернила и протянул ее женщине, пододвинул к ней и листы синеватой бумаги:
— Прочтите протокол допроса, подпишите и можете отдыхать.
Она расписалась, не читая.
Передав арестованную часовому, лейтенант Гобовда открыл окно, сел на подоконник и задумался. Допрос, длившийся трое суток, почти не продвинул дело. Есть косвенная наводка на какого-то Корня, есть словесный портрет Хижняка, а вот Тринадцатый — совсем темная лошадка.
Гобовда посмотрел на улицу. Редкие прохожие еще различались в сгущающихся сумерках. В чистом небе вырисовывался серп луны. Шли машины с синими щелками подфарников.
3. Экзамен
По авиашколе распространился слух, что приехала государственная комиссия.
— Пока нет, но сегодня прилетит генерал со свитой, — уточнил пришедший из штаба старшина.
— Тыловик? — поинтересовался Шейкин. — Гусей не наставит в летные книжки?
— Не дрейфьте, генерал боевой. К нему в дивизию попасть считают счастьем! — Старшина пошел вдоль коек. Его наметанный глаз заметил прикрытые газетой пару нечищеных, с налипшей грязью сапог. — Вы, Шейкин, скоро будете офицером, а культуры ни на грош.
— А скажите, товарищ старшина, вы, конечно, лично знакомы с генералом?
— Не заговаривать зубы! — Выхваченные из-под койки сапоги полетели на середину пола. Белейшим носовым платком старшина аккуратно вытер руки: — За нечистоплотность — наряд вне очереди!
Шейкин вытянулся и свел босые пятки:
— Есть! Понял! Драить полы — знакомая и не пыльная работенка. Но смею заметить…
— Жень-ка! — укоризненно протянул Тугов, и Шейкин, скорчив недовольную мину, замолчал.
На аэродроме трубно ревели двигатели, самолеты вешали в штилевом воздухе пыльные занавески. Звонкие голоса запрашивали у руководителя полетов разрешение на посадку, и он довольно улыбался, когда тяжелые горбатые машины нежно проглаживали траву у посадочного знака, и крякал, видя грубую встречу с землей.
Но вот в трубный рев штурмовиков вплелся мягкий рокот. Из-за Соколовой горы выплыл транспортный самолет «СИ-47». Красиво подвернув на посадочную полосу, он сел и подрулил к командному пункту. Из кабины вышел пышноусый генерал, за ним несколько офицеров.
— Смирно! — Руководитель полетов шагнул вперед для рапорта.
Генерал протянул ему широкую ладонь:
— Тянуть не будем. Показывайте машину, на которой я буду летать с курсантами. И подполковнику — самолет. Знакомьтесь: мой заместитель.
Руководитель полетов поздоровался с моложавым подполковником.
— Лавров, — представился тот.
Фамилия была известна авиаторам. Будучи командиром полка, Лавров разработал несколько новых схем боевых порядков истребителей и успешно применял их в бою. Лавров отмечался в приказах по воздушной армии. В военной печати появлялись его статьи, обобщающие боевой опыт авиации.
Подполковник Лавров внимательно прочитал список курсантов, назвал несколько фамилий и направился к самолету.
— И на штурмовике летает? — Руководитель полетов кивнул в сторону подполковника.
— Освоил «Ильюшина» за пару дней. Цепок, чертяка! — с гордостью ответил генерал. — Ну, давайте и мне кого-нибудь!
