на Корсику, я спускаюсь вниз, и в этот момент звонит Кароль. Сэми снимает трубку и говорит ей:
— Он пошел вниз за своей подружкой…
Мы с Лорой возвращаемся и снова беремся за кокаин. Лора и Сэми шутят, он ставит платиновый диск Черного Берюрье и врубает звук на полную мощность: «О, несчастный лис, воины видели тебя… О, несчастный лис, твоя ярость нерастрачена…»
Сэми начинает подпевать во весь голос, а если забывает слова, то просто вопит:
— Вот, это за апачей Токио, могикан Парижа, краснокожих Дижона! — И внезапно вспоминает: — Черт, я совсем забыл — тебе Кароль звонила.
Я разозлился на него.
— Ты что, не мог придумать ничего получше, чем «Он ушел за подружкой»?
Через некоторое время Сэми говорит:
— Ладно, я пойду утешу Кароль, полижу ее немножко!
А я соглашаюсь в полубессознательном состоянии:
— Давай, давай, она — клиторальный тип, а вот Лора — вагинальный… Так что если вдруг захочешь утешить ее, засунь ей свою большую штуку поглубже!
Лора бросает:
— Черт возьми, какой ты образованный!
Но я понимаю, что она шутит, — мои слова ее не шокируют.
Несколько недель назад мы занимались любовью втроем — Сэми, Кароль и я. С тех пор они встречаются. Я сказал ему, что больше в эти игры не играю, слишком много страданий они мне причинили. И это не предлог, я действительно больше не хочу Кароль, когда я о ней думаю, то представляю себе спрута, который ласкает меня своими липкими щупальцами.
Сэми берет свой шлем, а я подкалываю его:
— У тебя теперь велосипед? И где же ты его слямзил?
— Ну нет! Я работаю, я честный служащий!
Сэми убрался наконец, а мы едем ночевать к моим родителям в Версаль. Мы поднимаемся в маленькую комнату под крышей и долго занимаемся любовью. У меня в крови столько кокаина, что я никак не могу уснуть, несмотря на оргазм. Кровать слишком узкая. Я глотаю три таблетки разного снотворного, и сон все-таки приходит.
«Фоккер» приземляется в аэропорту Фигари, и Мишель уже ждет нас. Он везет нас в Порто-Веккьо. Мишель по-прежнему работает почтальоном: разнеся утром почту, он освобождается на весь день. Его жена сторожит имение какого-то богача с континента, выращивает немецких овчарок и дрессирует их для охраны. Мишель каждый день стреляет из «магнума» по консервным банкам. Однажды он попадет в голландского туриста, если этот придурок поставит палатку на территории поместья. Мы едем через «городок дебилов»: у всех жителей там приплюснутые головы, кажется, из-за кровосмесительства. Мишель высаживает нас в порту, и мы поднимаемся на борт новенького парусника, который мне одолжил приятель.
Несколько дней мы кружим в эпицентре циклона. Мы плывем, кожа темнеет под солнцем, и Лора необыкновенно хороша. Мы занимаемся любовью: я овладеваю ею на палубе, задрав мини-юбку и сорвав крошечные трусики. Море раздражает рану на моей руке, но я забываю о запахе эфира, душившем меня в госпитале, о пряных ароматах моих диких ночей и даже о том, как пахнет кожа Сэми.
Мы расстаемся в Сен-Рафаэле: я возвращаюсь в Париж, а Лора остается в Сен-Тропезе. Она поднимается на яхту, чтобы пересечь залив. Лора беззвучно плачет в темноте, под звездным небом.
Я звоню ей из Парижа:
— Мне тебя не хватает, я все время хочу тебя.
Потом я звоню Сэми, и Марианна отвечает, что он отправился в горы и его не будет до конца месяца. Я снова звоню Лоре.
Август. Париж пуст, безлюден, город с теплыми внутренностями, люди соприкасаются потными телами. Я надеваю джинсы, сетчатую майку, жилетку и отправляюсь в мое подполье.
Какой-то высокий тип в кожаных штанах с волосами ежиком протягивает руку к моей ширинке. Молча, не говоря ни слова, он прижимает меня к бетонной опоре, потом заставляет встать на колени, прижимает мое лицо к своей ширинке. Щекой я чувствую его огромный член под грубой кожей, падаю на колени, корчусь в пыли от удовольствия. Он попирает меня обутой в сапог ножищей, и я кончаю прямо на себя. Его сперма проливается мне на лицо и волосы, парень растворяется в тени, а я возвращаюсь в мир живых, выныриваю на поверхность.
Лора возвращается из Сен-Тропеза на машине какого-то типа, у него идиотская улыбка и внешность модели с обложки рекламного журнала. Я не знаю, что между ними было, Лора не отвечает на мои вопросы, в воздухе витает сомнение.
Мы ужинаем в пивной на авеню де ла Мотт-Пике. Наши ноги встречаются под столом, я глажу Лорину грудь через майку, люди, сидящие за соседними столиками, оборачиваются в нашу сторону. Лора закрывает глаза, подносит руку к виску; когда мы встречаемся взглядами, нас обоих охватывает жаркое желание, и она просит счет. Мы отправляемся заниматься любовью.
Три дня спустя Лора идет на встречу с одним типом, который как-то вечером закадрил их с матерью в Сен-Тропезе. Она заходит за ним в его офис на Елисейских полях, потом они заезжают в его квартиру на авеню Фош, а оттуда отправляются в Ле Бурже, где их уже ждет частный самолет. Они летят на юг, мать Лоры ждет их на аэродроме Сен-Тропеза.
Сэми вернулся в Париж и позвонил мне. Мы встречаемся у Джемми, нюхаем кокаин, пьем виски, и Сэми рассказывает, что ездил к отцу в Тулузу.
— Он теперь работает в какой-то электронной фирме, мы с ним разъезжали по городу в «порше» его босса!
Джемми тут же садится на своего любимого конька, и я уже не вмешиваюсь в разговор.
— Мятежник всегда отмечен судьбой, его достоинство в нем самом, а твой отец похож на всех мелких негодяев — он считает, что респектабельным человека делает внешность, ему нравятся благородные жесты.
— А ты похож на бандита с большой дороги, подающего милостыню нищему во имя спасения собственной души!
— Да какие дороги, у нас остались только шоссе!
— Прекрасное было когда-то время… Представляешь, как здорово было заниматься любовью: одна юбка, две… три…
— Ну да, а замок на «поясе верности», когда муж уходил в крестовый поход…
— Слушай, а если он там погибал, то жена… что же она… так и мучилась, туда что, даже палец не пролезал?
— Разве что в скважину замка!
— Понимаешь, Джемми, я теперь работаю и могу кое-что доказать отцу, я ему сказал: «Отец, я теперь работаю в видеопромышленности». Он, конечно, обозвал меня хвастуном, но не стал унижать, как бывало раньше.
— А он сам-то что доказал в этой жизни, грабя банки и отсидев восемь лет в тюряге?
— Ну, он хотя бы никого не заложил, когда его взяли, и очень любит этим похваляться.
— И все ради денег. Деньги, деньги!
— Я всегда общался с людьми, у которых не было ни копейки, потому они и мечтали только о богатстве. У моей матери была привычка всегда платить свои долги, даже если семье приходилось ради этого есть одну лапшу… И я горжусь, что смог в прошлом месяце дать ей на жизнь три тысячи.
