Сэми отправился в Тулузу. Он показал отцу кассеты с фильмами, на которых работал. Его папаша взял у своего шефа «порше», и они объехали весь город. Отец сказал Сэми:
— Молодец, продолжай в том же духе, я тобой горжусь.
Из последних сил я перетаскиваюсь через пустые дни; смертельно бледное лицо, синяки под глазами, оголенные нервы, грязная душа. Лоре всего восемнадцать, а она уже смертельно ранена. Теперь я тащу на плечах груз еще более тяжелый, чем угроза собственной смерти. В первый раз в жизни я осознаю, что совершил преступление.
Сэми не находит больше в моих глазах того отблеска, который ищет. Я чувствую, что скоро он начнет отдаляться от меня. Когда Омар предлагает мне и Сэми сняться в фильме, который он собирается запускать, я хватаюсь за эту возможность отдалить расставание. Сэми соглашается из-за денег, а может быть, из-за своего нарциссизма.
Фильм для какой-то телевизионной передачи должен длиться пять-шесть минут и рассказывать о любовном романе. В нем много эротических страстных сцен, происходящих между тремя персонажами: двумя юношами, которых будем играть мы с Сэми, и девушкой, роль которой исполнит Карина Сарлат, молодая талантливая актриса. Увидев ее в первый раз, мы оба немедленно загораемся желанием переспать с Кариной.
Съемки длятся три дня: обольщение, прикосновения, поцелуи, ласки, взаимопроникновения. Я лежу голый на Карине, камера отъезжает, наезжает, я невольно возбуждаюсь, но моя любовь к Сэми возвращается ко мне, выплывает из глубин моего подсознания.
Мы расстаемся, пообещав непременно встретиться снова. Карина говорит мне:
— Ты должен мне ночь любви!
Сэми оскорблен, что выбрали не его. Я утешаю мальчика:
— Ты просто маленький глупый петушок!
Мы с Джеми идем на модную тусовку на улицу Лонгшан, где царит всеобщее возбуждение. У входа нам продают «колеса». В большой квартире без мебели бродят человек тридцать, среди них несколько моих знакомых видеотехников, актеры, двое модных певцов. Они напоминают ускоренные частицы в циклотроне.
Движения присутствующих постепенно замедляются, люди начинают прикасаться друг к другу, девушки ласкают парней, друг друга… а вот там только ребята… Ничего сексуального — прикосновения, желание общения. Я смотрю на Джеми и спрашиваю, подействовал ли на него наркотик.
— Ни хрена! — отвечает он.
Какой-то тип раздевается, берет кисточки и тюбики с гуашью и начинает расписывать лицо и тело. Несколько человек возвращаются с кухни с кубиками льда и, натирая друг другу щеки, приговаривают:
— Как прекрасно, Боже, как хорошо!
Мы как будто вернулись в прекрасные семидесятые. Разница лишь в том, что этот новый наркотик не позволяет заниматься любовью — ни у кого не встает… Психоделические годы господства СПИДа и «безопасной любви»!
Джеми говорит мне:
— Я хочу, чтобы этим летом ты приехал в Испанию. Я родился недалеко от Аликанте, у меня там куча приятелей, так что будет все, чего только душа пожелает: девочки, мотоциклы, наркота… — Да, я явно предпочитаю семидесятые годы, которые сулит мне Джеми, тому, что могут предложить эти чокнутые с улицы Лонгшан.
Я все еще не чувствую действия таблетки и начинаю пить все подряд: пиво, красное вино, виски, водку; в конце концов Джеми отнимает у меня бутылку, которую я пытаюсь опорожнить из горлышка. Через полчаса я стою на коленях перед унитазом и блюю всю оставшуюся ночь.
Джеми привозит меня домой. Сэми, естественно, нет, он остался у Марианны. Следующие три дня я чувствую себя, как больная корова.
Сэми прибежал, как только узнал, что я собираюсь увидеться с Кариной. Мы едем наугад по берегу Марны. Наступает вечер — тот самый час «между собакой и волком», когда, по свидетельству древнееврейского текста, человек «не может отличить одного зверя от другого». Я думаю о Лоре, которая произнесла эту странную фразу в день нашей первой встречи. Мы оба теперь не умеем отличить свет от тьмы, домашнее животное от дикого зверя.
Мы обедаем в ресторане у воды: к старому дому, окруженному платанами, пристроили современную веранду. Мы пьем молодое красное вино, смеемся, громко разговариваем. Грубые, неприличные, вызывающие слова, недовольные лица посетителей, презрение окружающих… Но объединяющий нас эротизм внушает чувство всемогущества.
Карина очень хороша: длинные черные волосы, чувственные губы, грудь, нахально выпирающая из- под майки. Сэми что-то возбужденно рассказывает: оказывается, он хочет присоединиться к какой-то группе алхимиков возле Дьепа и принять участие в кельтских обрядах, участники которых одеваются в шкуры. Один из членов этой группы купил замок, и они устроили там часовню и лабораторию. Алхимики возделывают землю вокруг замка и торгуют гончарными изделиями собственного производства в маленьком магазинчике в соседней деревне.
Немного позже мы выходим из пивной и начинаем дико вопить на улице. Сэми прижимает меня к капоту машины и целует в губы; мы катимся по земле, по асфальту, валяемся у колес машины. Карина разлеглась на заднем сиденье машины, уперевшись ногами в боковое стекло; Сэми влезает к ней, а я сажусь за руль и рву машину с места. Я еду очень быстро, огни Парижа приближаются, и ночь светлеет.
Мы приезжаем ко мне, кладем на пол матрасы с наших двух кроватей в комнате Сэми. Потом мы раздеваем друг друга и укладываемся, положив Карину между нами. Внезапно Сэми вскакивает, идет в ванную, берет там бритву и начинает сбривать волосы под мышками и на лобке. Он объясняет:
— Это первая стадия очищения, так всегда делают, прежде чем начать черную мессу…
Мы с Кариной обмениваемся тревожными взглядами, а Сэми уже на кухне и возвращается оттуда с ножом. Он становится в ванной перед зеркалом, расставив ноги и выпрямив грудь: очень спокойно, методично, он делает надрезы на теле, на руках и на бедрах, потом берет бутылку спирта и поливает девяностоградусной жидкостью красные царапины. Потом он обращается ко мне:
— Ну давай, сделай то же самое, это вовсе не глупости… Мне так хорошо… — Он возбуждается, а меня начинает тошнить, и я возвращаюсь в комнату и ложусь рядом с Кариной. Нами овладевает безумный истерический смех, и она просит:
— Останови его!
— Да я даже смотреть на него не могу!
В этот момент Сэми возвращается и растягивается рядом с нами на матрасах. Мы не занимаемся любовью, так, ласкаем друг друга немножко и засыпаем.
На следующее утро меня будит какой-то шум у входной двери, и я внезапно вспоминаю, что должна прийти женщина убираться в моей квартире. Я не шевелюсь и делаю вид, что сплю. Дверь в комнату Сэми открыта, сквозь ресницы я вижу в проеме квадратный силуэт уборщицы. Она с ужасом смотрит на два матраса на полу, на три неподвижных тела и кровь на простынях и вдруг убегает, как если бы увидела самого дьявола.
Сэми и Карина еще спят. Я готовлю себе чай и обнаруживаю, что достойная женщина бесследно исчезла. Я иду с чашкой в гостиную и вижу, что на автоответчике горит огонек в окошечке.
— Это Лора, я хочу просто сказать тебе, что ты тоже меня преследуешь. Сегодня утром я открываю
