кинотеатра. Лишь молодой человек сильно жестикулировал на ходу, что-то объясняя милиционеру.
— Он же наш, Сергей Петрович! — возмутился Бабин.
— Ты скажи спасибо, что все обошлось без шума. Его же в милицию повели.
В отделение милиции, находившееся поблизости, они вошли следом за всеми. В небольшом узком коридоре Митин увидел, как Воронов оглянулся и со злобой сказал молодому человеку:
— И что ты пристал? Мало тебе в лесу досталось? Тебя убить мало!
— Не шумите, гражданин!
Все вошли в комнату с перегородкой. Милиционер что-то тихо стал говорить сидевшему за столом дежурному, тот с интересом смотрел на Воронова и, выслушав, кивком головы показал на дверь с большим железным засовом.
— Сюда попрошу! — сказал милиционер Воронову.
«В камеру…» — определил Митин.
Дверь за Вороновым закрылась, железный засов бесшумно задвинулся.
Теперь можно было пойти к начальнику отделения. Едва они успели представиться и показать свои удостоверения и ордер на задержание Воронова, как в кабинет вошел дежурный и доложил:
— Задержали того типа, товарищ начальник, что машину в лесу отобрал. Владелец машины его встретил на улице и опознал. Никакого оружия при нем не оказалось. Допрос сами будете снимать?
— Аккуратно получилось! — воскликнул начальник, обращаясь к гостям. — Вы за ним из Москвы прикатили, а мы вам его тут же, как пирог из печки, тепленького! — Он рассмеялся, довольный, и повернулся к милиционеру: — А мальчишке этому скажи, чтобы в ГАИ шел, отыскался его «Москвич». Бросил и его недалеко от больницы, всю ночь на улице простоял. Пусть забирает.
Оказывается, вчера в окрестностях Старой Рузы случилось происшествие, заставившее говорить о себе весь город. Сын местного врача ехал на «Москвиче» — подарке отца, — и его на глухой лесной дороге остановил бандит и выбросил из машины, нанеся телесные повреждения. Вероятно, она понадобилась ему для какого-то воровского дела. Милиция, естественно, насторожилась, ожидая известий о преступлении, совершенном с помощью «Москвича».
«Лихо! — подумал Митин, выслушав от начальника эту историю. — Мало того, что он в Москве совершил ночной разбой, он и здесь успел отобрать машину. Причем опять с применением насилия. Мальчик серьезный…»
Он сказал начальнику, что берет Воронова на себя и сегодня же увезет в Москву. Тот не стал возражать, понимая, что преступление Воронова в Москве было серьезнее. А сейчас Сергею Петровичу надо было произвести обыск у Тани Сиротиной. Раз похищенные вещи не найдены в Москве, значит, они могли быть где-то здесь.
Женщина, бледная, испуганная, стояла в комнате дежурного у перегородки, теребила в руках сумочку. Молодого человека в нейлоновой рубашке здесь уже не было. Вероятно, убежал в ГАИ за своей машиной.
— Простите, гражданка, ваша фамилия Сиротина? — обратился к ней Митин. — Выйдите, пожалуйста, в коридор.
В машине по дороге к дому женщина все оборачивалась то к Бабину, то к нему, лихорадочно говорила:
— Я ничего не понимаю! Объясните, какая машина, какой «Москвич»? Это недоразумение. Почему я ничего не знаю? Степан не мог этого сделать! Зачем он будет отнимать машину?..
— Гражданка, поверьте, мы тоже ничего не знаем про машину. Мы из Москвы приехали, совсем по другому делу. Вы успокойтесь!
— А почему у меня обыск?
— Потом узнаете. Вы работаете в пионерском лагере медсестрой? И живете там с сыном, так?
— Да.
— А Воронов последние дни жил у вас на квартире?
— Жил. Я в лагере, а он у меня. А разве нельзя?
Она повернулась к следователю и посмотрела ему прямо в глаза долгим и как бы выпытывающим взглядом. Красивые брови у нее круто сошлись, образовав над переносицей глубокую складку. И лицо на мгновение утратило миловидность. «Догадалась…» — подумал следователь.
С этой минуты она почему-то замолчала. Митин задал ей еще несколько вопросов, но она с каким-то злым упорством не разжимала рта, как будто в машине, кроме нее, никого не было. Он искоса посматривал на женщину, сидевшую в напряженной позе, и ловил себя на том, что она, как и на фотографиях, вызывает у него симпатию. «Нет, ни о чем она не догадалась и о грабеже должно быть не знает и волнуется только из-за истории с машиной», — подумал он.
Сиротина занимала в доме небольшую комнату с кухонькой и чуланом, и обыск у нее не занял много времени. В пепельнице лежали окурки сигарет «Шипка», в мусорном ведре несколько пустых коробок. «Значит, Воронов жил здесь с десятого августа», — сделал из этого вывод следователь.
Таня во время обыска продолжала молчать, взгляд ее ничего не выражал, она словно погрузилась в себя, решая какую-то мучительную задачу. Соседки по двору, приглашенные понятыми, со страхом и любопытством смотрели, как Бабин рылся в ящиках комода, перекладывая женское белье.
— Разрешите посмотреть вашу сумочку? — попросил Митин. Он еще в милиции обратил на нее внимание.
Женщина молча подала.
Сумка новая, светло-желтая, с золотистым хромированным ободом, похожая на маленький портфель. Насколько он помнил, по описанию Укладовой, у нее была отобрана такая же. Неужели это та самая? Он раскрыл сумочку. Внутри лежала разная женская мелочь.
— Давно купили сумочку? В каком магазине?
Она будто не слышала вопроса.
— Не хотите отвечать? Ваше право, пожалуйста. Но эту сумку у вас придется изъять. Как очень ценную улику. Вы, надеюсь, понимаете меня? — с многозначительной интонацией спросил он, вкладывая в свои слова намек, который, казалось ему, женщина должна была понять.
Глаза у Сиротиной наполнились слезами. Он вынул из сумки платок, подал ей. Но она не воспользовалась им. Слезы катились по ее неподвижному, словно окаменевшему лицу.
— Степан мне ее подарил… — с усилием сказала она.
«Интересно! И там и тут одно и то же. У Симуковой часы, у этой сумочка. И там подарок, и тут… Очень интересно!» — подумал Сергей Петрович и спросил:
— Давно подарил? В этот приезд или раньше?
Казалось, слезы против воли женщины сломили преграду молчания, и она заговорила. Всхлипывая, ладошками вытирая мокрое лицо. Он опять протянул платок, она взяла его.
— В этот… За что его? Он ни в чем не виноват, я уверена! Почему не выяснить сразу и отпустить? Он должен на курорт ехать, путевка у него.
— Почему же вместо курорта он у вас жил? Просрочил путевку.
— Он за мной приехал. Звал с собой в Крым. Я, конечно, отказалась. На какие деньги? И отпуск летом мне не дадут. Вообще ерунду придумал…
— А он что?
— А он говорит, что денег хватит. И работу велел бросить. А как я брошу, у нас и так медперсонала в лагерях не хватает. А он… словом, уговаривал… — Она заставила себя замолчать.
— Сумочка хорошая, дорогая. Больше он ничего в этот раз вам не подарил?
— И так потратился… нет, ничего. Андрейке «Конструктор» привез. Балует он его.
— Андрейка — сын?
Она кивнула. Сергей Петрович достал из-под кровати чемодан. В нем под трусами и майками лежала пачка денег. Он сосчитал их и повернулся к Сиротиной:
— Четыреста рублей. А где остальные триста?
— Какие триста?
— А вы, гражданочка, умеете притворяться, — улыбнулся он. — Ведь отлично знаете, что Воронов привез с собой семьсот рублей, и делаете удивленные глаза. Нехорошо!
