— Может, она побег совершила из мест заключения? Представляю, как она сейчас смеется над нами. Ну и баба!
— Фамилию ей надо переменить по каким-то причинам. А еще что?
— Ладно, Сергей, надо что-то предпринимать. Бросить людей на вокзалы, в аэропорты?
Митин поджал губы:
— Не тот экземпляр! Уж коли такое провернула… Ручаюсь, в Москве ее уже нету. Уехала на такси или электричкой куда-нибудь в Звенигород или в Малаховку, а уж оттуда поездом. На мякине ее не проведешь, сама любого обведет вокруг мизинца.
— Назвалась инженером. И место работы указала точное — машиностроительный завод… Фамилию директора завода знает, — размышлял Владыкин. — Документы похитила у какой-то Укладовой?
Нет, не похищала. Все было значительно проще: она только заглянула в них.
За несколько дней до происшествия в Клушином переулке в поезд, следовавший из Владивостока в Москву, в Чите села некая гражданка Плетнева. В руках у нее был новый чемодан, который она несла с видимым усилием. Однако если бы кто мог заглянуть в него, то с удивлением обнаружил бы, что он пустой. В купе она быстро познакомилась с соседями. Особое внимание она уделила инженеру Укладовой, ехавшей из Магадана на юг. Женщины в дороге, как это часто бывает, почти подружились, много разговаривали, откровенничали. Плетнева угощала новую знакомую шоколадом, фруктами, была милой, внимательной слушательницей, ловко ставила нужные вопросы. Укладова доверчиво рассказала попутчице о себе многое: и кто она, и где работает, и как фамилия директора предприятия… Плетнева все запоминала. Во время одной из больших стоянок на станции, оставшись в купе одна, она достала из сумочки Укладовой ее паспорт и, посматривая в окно на перрон, где гуляла беспечная попутчица, выписала из него все нужные сведения. Этих сведений ей вполне хватило, чтобы в Москве, не вызывая подозрений, предстать под именем Укладовой Галины Семеновны. Проверки она не боялась, так как знала, что настоящая Укладова в Магадан из отпуска вернется не скоро.
Но обо всем этом наши следователи узнают позднее.
Среди дней, заполненных трудной, сложной и, в сущности, малопривлекательной работой, и у следователя изредка бывают такие, что их можно сравнить с маленькими праздниками. В одном случае — это когда после длительных розысков ему удается задержать преступника, и в другом, когда он прекращает дело за недоказанностью преступления и выпускает подозреваемого на волю.
Таким маленьким праздником был у Митина сегодняшний будничный день. Во-первых, он освободил из под стражи Степана Воронова, а во-вторых, сегодня наконец вернулись с дачи жена и дочь. На радостях Сергей Петрович предложил отметить оба события в ресторане, предложение, естественно, было одобрено, и они всей семьей отправились в ближайший парк.
Днем на веранде летнего ресторана было много свободных мест, негромко играла радиола, официантки на досуге судачили у буфетной стойки.
Семейство Митиных расположилось за крайним столиком возле деревянного барьера. Длинная ветка тополя с пыльными листьями далеко просунулась на веранду, будто хотела посмотреть, что люди здесь делают.
А люди из маленьких вазочек ели мороженое. Особенно старалась Марина. Ела и ревниво поглядывала на почти нетронутую порцию отца.
Сергей Петрович строго сказал девочке:
— Опять много берешь ложечкой! Понемногу надо. Видишь, как мама ест?
— Ну, а потом что, потом? — нетерпеливо спросила Нина Степановна.
— А потом суп с котом! — подмигнул он дочери. — И вот представь, в тот же день к вечеру получили мы очередной бюллетень всесоюзного розыска. Что бы ему хоть на день раньше появиться! Как нарочно… Читаем и узнаем, что три недели назад в Иркутске при загадочных обстоятельствах исчезла кассир универмага Плетнева. И с ней двадцать одна тысяча. Сумма немалая. Вначале было предположение, что она ограблена и убита, но оно не подтвердилось. И приметы ее…
— Укладова? — догадалась Нина Степановна.
— Конечно! Все приметы подходят. Представляешь?
— Папа, можно, я у тебя возьму немножечко? Одну ложечку, — попросила девочка. Со своим мороженым она уже управилась.
— Спроси у мамы. Если разрешит — можно.
Нина Степановна взяла его вазочку, переложила дочери один шарик.
— Значит, твоя Укладова исчезла из Москвы и все пошло прахом, так получается? — спросила она. — Обидно, правда? Работали вы с Бабиным, работали, а в результате — пшик?
— Почему прахом, почему пшик? — удивился он. — А Воронов, а Таня Сиротина? Тут ведь главное — что не свершилось самое большое зло: не осужден невиновный. Это главное! Да не будь даже той телеграммы из Магадана, мы все равно отпустили бы Воронова. Обязательно отпустили бы! Несмотря на все мои улики. А ты говоришь — прахом! Снять с человека обвинение — разве этого мало?
Говорил он горячо, увлеченно, глаза у него блестели. Нина Степановна смотрела на мужа с восхищением.
— И Таня не потеряла веру в справедливость, — продолжал он. — А это великое дело, если хочешь знать. Люди должны верить в справедливость!
— Да, конечно. Но это с одной стороны… А с другой? Вот если бы вы еще Укладову взяли…
— То есть Плетневу? Ну, тут я совершенно спокоен. Никуда она от нас теперь не денется.
— Не понимаю. Где же вы ее искать будете?
— А мы не будем искать, она сама объявится. Для чего же иначе огород городила?
Давно известно, что даже самый умный, хитрый и осторожный преступник при всем желании не может заранее учесть и предусмотреть то бесчисленное количество случайностей, ничтожных на первый взгляд мелочей и разных житейских обстоятельств, какие могут его выдать. В каждой прочной цепи всегда найдется слабое звено. Иначе цепи бы не разрывались.
Эту простую истину знают, главным образом, люди, в той или иной мере причастные к правосудию, и не знают или не верят в нее те, кто решается преступить закон. Потому большинство преступников и попадают за решетку. Те же, что находятся на свободе, находятся на ней временно, так как их преступление в конце концов тоже будет раскрыто, и они непременно понесут наказание.
Плетнева, казалось бы, с предельной тщательностью, до мельчайших подробностей продумала и детально разработала свой дерзкий план. Однако жизнь внесла в него коррективы. Вдруг в игру вступили обстоятельства, каких Плетнева, конечно, не могла предусмотреть. Например, она у себя в Иркутске только еще лишь готовилась к похищению дневной выручки из кассы универмага, а тем временем в Москве, в Клушином переулке, уже устанавливался над проезжей частью улицы дорожный знак, которому суждено было сыграть роль первой искры в ее «пожаре». Потом появились письмо и курортные фотографии, посланные инженером Укладовой своим заводским друзьям. Затем бюллетень всесоюзного розыска…
Предназначенный преступнице финал был неотвратим. Митин знал это и потому в разговоре с женой утверждал с такой уверенностью, что теперь Плетнева никуда не денется. Он исходил из простои логической предпосылки, что человек, сказавший «а», непременно должен сказать и «б».
Так и произошло.
Прмерно через неделю в одно из отделений милиции Еревана вошла элегантная женщина в светлом брючном костюме и таких больших солнцезащитных очках, что из-за них были видны лишь часть лба и нижняя половина лица, и рот, чуть тронутый бледной помадой. Привлекали внимание и ее вьющиеся волосы, покрашенные в нежный сиреневый цвет.
Это была Плетнева. Как и предсказывал в ресторане Митин, она явилась сама… В дорогом костюме и под косметикой она выглядела так молодо, что близорукий человек издали, пожалуй, мог бы принять ее за девушку.
В коридоре перед дверью начальника паспортного стола в ожидании приема сидели несколько пожилых женщин и красивый молодой человек с тонкими усиками. При появлении нарядной женщины он быстро поднялся, уступая ей место на скамейке.
Плетнева поблагодарила его легким наклоном головы. На стене прямо перед ее глазами висели в
