вызвал веселье и у двух других погонщиков. Пока Барр и Рулюк распаковывали сверток с замороженным лососем и нарезали его кусками, Чука исчез не несколько секунд и тотчас появился опять, неся в руках нечто похожее на огромные комья грязи. К удивлению Гвилли, погонщик их зажег.
Взглянув на растерянное лицо Гвилли, Риата пояснила:
— Его по-разному называют, но как ни назови, а горит неплохо.
— Уж мне-то следовало бы догадаться, — сказала Фэрил, — ведь я родом из Боскиделла, а там, неподалеку от Бигфена и Литтлфена, много торфяников.
Барр загадочно улыбнулся и прошептал алеитам что-то, от чего их бронзовые от загара лица расплылись в улыбке. Затем погонщик объяснил:
— Нет, это не горючая грязь — это то, что вы называете навозом — от рэнов.
Теперь настал черед варорца.
— Кизяк! Сушеный олений навоз! О погонщик, благодаря тебе я осознал свои заблуждения!
Гвилли смотрел на неяркий огонь костра из оленьих лепешек, на клубившийся белый дым, подхватываемый ветром и уносимый ввысь, а мысли его витали далеко отсюда. Баккан думал о том, в чем еще им предстояло обмануться и не будет ли этот обман стоить им жизни.
От мрачных мыслей его отвлек Барр, который поднялся, сверкнул темными глазами и спросил, указывая на сверток с нарезанной лососиной:
— Мигганы кормить стая?
Гвилли оживился и усиленно закивал головой. Фэрил тоже явно повеселела.
Чука и Рулюк широко улыбнулись, обнажив белые зубы, казавшиеся еще белее на фоне темных бород и усов.
Со словами: «Тогда ждите. Я зову» — Барр взял ломоть замороженной лососины и вышел из укрытия навстречу метели. Два других алеита последовали его примеру. Каждый направился к вожаку своей упряжки. Гвилли и его друзья еще с первых дней пути — а были они в дороге уже двенадцать дней, проехав в общей сложности около шестисот миль, — заметили, что кормили и распрягали вожаков первыми, зато запрягали последними. В своей упряжке вожак был самой важной собакой, а делом погонщика было поддерживать авторитет вожака, оказывая ему должное уважение на глазах у других псов. Барр на своем ломаном пелларском излагал суть этих взаимоотношений так:
— Жизнь зависит от стаи. Стая зависит от вожака. Вожак зависит от погонщика. Я — главный в команде, Шли — вожак стаи. Его жизнь в моих руках, моя — в его. Я веду себя с ним как с вожаком, он ведет себя со мной как с хозяином. Все собаки видят это. Все понимают. Все живы-здоровы. Все собаки. Шли. Я.
Через минуту-другую завывания ветра прорезал свист Барра. Гвилли, таща два свертка с нарезанной лососиной, и Фэрил, волочившая за собой еще один, переступили порог и сразу оказались в снежной круговерти. Уже через несколько мгновений воздух наполнился радостным лаем собак.
Буря стихла с наступлением ночи, и серебристая луна выплыла на очистившийся от туч небосвод.
Фэрил проснулась среди ночи и увидела Риату. Она стояла, залитая лунным светом, устремив взгляд своих серебристых глаз в небесную высь. Фэрил тоже посмотрела наверх. От того, что она увидела, все похолодело у нее внутри. Сквозь отверстие в крыше, высоко, в безмолвном поднебесье, она отчетливо увидела Глаз Охотника, протянувший свой длинный огненный хвост по усыпанному звездами небосводу.
Глава 3
ФЭРИЛ
НАЧАЛО ЛЕТА, 5Э985
— Вот это да! Глаз Охотника! — воскликнула Лэйси, на секунду оторвавшись от дневника в кожаном переплете. — Звучит довольно жутковато. Что это такое?
Фэрил задержала в своей руке нож, который готовилась уже метнуть в деревянное полено напротив, и обернулась, чтобы взглянуть на рыжеволосую дамну, сидящую у скатерти, расстеленной для пикника.
— Ты читай, читай, Лэйси, — промолвила она, отвернулась и резким движением выбросила руку вперед и вниз. Раздался звон стали, и клинок мягко вошел в дерево, из которого уже торчало несколько клинков.
Фэрил направилась к упавшему полену, чтобы вытащить из него свои ножи, а Лэйси вновь углубилась в чтение рукописи.
Полуденное солнце то появлялось, то скрывалось за облаками, отбрасывая на страницы причудливые тени, ножи Фэрил мягко и глухо стучали о полено, и этот звук сливался с обычными звуками леса: птичьим пением, доносившимся откуда-то издалека, шелестом листьев на ветру, жужжанием пролетевшей мимо пчелы, журчанием ручейка, текущего по склону соседней горы.
Наконец Лэйси закрыла дневник и взглянула на свою кузину, которая уже опять вытаскивала из бревна ножи:
— Фэрил, знаешь, мне как-то не по себе: так и кажется, будто скоро произойдет что-то непоправимое.
Фэрил вернула ножи на место, в ножны, закрепленные на двух нагрудных ремнях, по шесть ножей на каждом, развернулась и решительно направилась к Лэйси.
Лэйси взглянула на дамну, на дневник, затем опять на дамну:
— Фэрил, вид у тебя довольно мрачный. У меня есть подозрение, что ты хочешь сообщить мне нечто такое, чего я совершенно не хотела бы знать.
Фэрил присела на краешек скатерти. Привычным жестом она взяла правую руку Лэйси в свою и прижала к ней ладонь своей правой руки. Этот ритуал они придумали еще в детстве.
— Любимая подруга, я доверяю тебе тайну, которую ты раскроешь только тогда, когда придет для этого подходящее время.
Лейси медленно сжала пальцы в кулак, будто спрятав в них что-то невидимое глазу. Потом прижала кулак к груди и по одному начала разжимать пальцы, пока рука ее не оказалась плотно прижатой к груди.
— Любимая подруга, твоя тайна будет храниться здесь, пока не настанет подходящее время.
Фэрил сделала глубокий вдох, попытавшись успокоиться. Но это было не так-то просто: голос ее дрожал от возбуждения, смешанного с грустью.
— Я уезжаю из Боскиделла, Лэйси.
Глаза Лэйси наполнились слезами.
— Уезжаешь? Уезжаешь из Боски?.. Но зачем, Фэрил? Зачем?
В глазах Фэрил тоже стояли слезы. И все же ей стало легче, когда она поделилась своей тайной с подругой, и голос ее уже не так дрожал.
И снова Лэйси задала свой вопрос:
— Зачем?
Фэрил сняла ремни и взяла их в руки, держа сверкающее и отливающее сталью оружие прямо перед собой.
— Потому что я кровь от крови первородных дамн и род мой восходит к самой Пэталь.
Лэйси тряхнула головой, смахнула слезы и взглянула на дневник:
— Да, я все это знаю. Твои предки… но, Фэрил, постой, какая здесь связь с тем, что ты уезжаешь из Боски?
Фэрил положила ремни с ножами на скатерть.
— Завтра у меня день рождения: девичество закончится, я стану настоящей дамной и смогу ступить на путь, предначертанный мне тысячу лет назад, на путь, пройти который могу только я. К этому меня готовили всю мою сознательную жизнь. — Она протянула руку и взяла дневник: — Лэйси, этот дневник рассказывает о событиях тысячелетней давности — о погоне за чудовищем, бароном Стоуком, в которую пустились четыре товарища: эльфийка Риата из Арден-Вейл, человек-Медведь Урус из самого сердца
