— Пошли, Черныш. Пора домой. Нужно же нам похвастаться своей добычей.
Уловив в речи хозяина знакомое слово «домой», Черныш сорвался с места и побежал на восток, по направлению к опушке леса. Там, где лес плавно переходит в равнину, милях в двух-трех отсюда, на склоне холма стоял их дом. Сразу за долинами начинались древние Сигнальные горы, под влиянием времени превратившиеся в невысокие холмы, которые напоминали хребет великана и тянулись от крепости Чаллерайн на севере до Биконтора и Деллинских низин на юге.
Именно в сторону гор и направились Гвилли с Чернышом, хотя из-за деревьев было невозможно разглядеть их вершины, и скалы, и лощины, покрытые сочной зеленой травой.
Лес заметно поредел, освещенный полуденным солнцем, наполнявшим его теплом и летней истомой. Угрюмые деревья-великаны все еще попадались на их пути, но вид их скорее создавал впечатление защищенности, а не навевал ужас. Черныш то останавливался, втягивая воздух носом, то бежал дальше, догоняя Гвилли.
Наконец они вышли из леса, с опушки которого открывался чудесный вид на возвышенность, где располагалось хозяйство приемных родителей Гвилли — Орифа и Нельды. Из трубы лениво поднимался дымок и терялся на фоне голубого неба.
Друзья прошлепали по ручью и стали взбираться на косогор. Черныш припустил так, что только ветер засвистел в ушах, и Гвилли едва поспевал за ним.
Собака ворвалась во двор первой, заливаясь победоносным лаем. Гвилли, смеясь, прибежал вслед за ним и в несколько прыжков очутился на крыльце. С грохотом распахнув дверь, молодой баккан возвестил всему дому о своем приходе и поспешил на кухню, откуда доносился восхитительный запах. Черныш вприпрыжку бежал за ним. Ввалившись в кухню, Гвилли кинул на стол подстреленных вальдшнепов. Нельда оторвалась от стряпни и улыбнулась приемному сыну, она был рада видеть юношу.
Зачерпнув ковшом воды, Гвилли напился сам и налил Чернышу.
— Где отец? — спросил Гвилли, с трудом переводя дыхание после пробежки.
— В поле, — ответила Нельда. — Обед ему уже почти готов.
— Сейчас ощиплю птиц и отнесу ему обед, — проговорил Гвилли, подхватил вальдшнепов и пошел во двор, сопровождаемый Чернышом.
Нельда с улыбкой проследила за ними взглядом. На душе у нее было спокойно и хорошо. Женщина повернулась к плите и принялась помешивать содержимое кастрюли, хотя мысли ее витали где-то далеко.
Она нарадоваться не могла на Гвилли, ведь он был послан ей в утешение в час великой скорби, когда она потеряла третьего ребенка. В ночь, когда это произошло, она была одна: Ориф недели за две до того отправился в Стоунхилл, чтобы продать зерно, лук и свеклу и на вырученные деньги купить соль, гвозди и прочие необходимые в хозяйстве вещи.
На следующий день, когда она только собралась похоронить ребенка на холме рядом с двумя другими, могилки которых давно заросли цветами и травой, — до слуха ее донеслись крики Орифа, погонявшего мулов. Обернувшись, она увидела подъезжавшую к дому телегу, в которой сидел ее муж, а на руках — о чудо! — он держал раненого варорского ребенка не больше четырех лет от роду, он плакал и звал родителей. На голове малыша была глубокая рана, из которой сочилась кровь.
Нельда немедленно отнесла крошку в дом. Ориф рассказал, что его родители были убиты рюкками по дороге из Биконтора в Стоунхилл. Эта нечисть разграбила их палатки, раздела убитых, увела пони, а ребенка бросила умирать на дороге, где его и подобрал Ориф. Фермер промыл рану и обработал ее мятным раствором, чем, вероятно, спас ребенку жизнь: скорее всего нож, которым нанесли рану, был смазан ядом. После этого Ориф, не медля ни минуты, поспешил к дому. Он ехал весь день и всю ночь и чуть не загнал мулов.
Нельда заботливо сменила повязку. Она не отходила от малыша ни днем ни ночью. Как только ребенку полегчало, он тоненьким, срывающимся голоском поведал им о том, как ночью пришли «плохие» и убили папу с мамой. Он знал только, как его зовут, но фамилию и имена родителей вспомнить не мог.
Через неделю Ориф снова отправился к месту трагедии, где среди немногих уцелевших вещей он нашел пращу и подсумок со снарядами к ней, а также два дневника — старый и новый. Похоронив родителей Гвилли, Ориф вернулся домой, захватив с собой все, что осталось в память о них. Малыш, все еще слишком слабый, чтобы встать с постели, потребовал отцовскую пращу и камни. Осмотрев все это, он встревоженно спросил, где же «блестящие штучки». Ни Ориф, ни Нельда не могли понять, что он имеет в виду, а по- другому ребенок объяснить не мог. Не помогли и дневники, потому что ни муж, ни жена не знали языка, на котором они были написаны. Все же, внимательно изучив эти записи, Ориф заявил, что более новый дневник является копией старого.
А к тому времени, когда малыш Гвилли окончательно пришел в себя, Ориф и Нельда уже ни за что не согласились бы с ним расстаться.
Последние лучи предвечернего солнца окрасили комнату, где Гвилли, Нельда и Ориф только что отужинали. Черныш спал, свернувшись калачиком в углу. Сквозь открытые окна в комнату доносилось кваканье лягушек, а Ориф говорил о том, что завтра нужно будет подковать лошадей.
Внезапно Черныш встрепенулся, повел ушами и, вскочив с места, кинулся к окну. Тут же он завилял хвостом и, стуча когтями по полу, направился к двери.
Гвилли, последовав его примеру, тоже соскочил с кресла и в два прыжка оказался у двери. В этот момент раздался негромкий стук, и Черныш тихо тявкнул.
Гвилли отодвинул засов, открыл дверь и обомлел: таких прекрасных золотистых глаз он еще никогда не видел. Это были глаза такого же существа, как он сам, — глаза дамны.
Она улыбнулась:
— Гвилли? Гвилли Фенн?
Гвилли с раскрытым от восхищения ртом смотрел на нее, лишившись дара речи.
Дамна взглянула на онемевшего молодого баккана, на двоих людей у него за спиной:
— Ох, я так надеюсь, что вы тот самый Гвилли, который мне нужен, ведь я с таким трудом вас разыскала! Меня зовут Фэрил Твиггинс, и я пришла по поводу пророчества.
Глава 5
ГЛЕТЧЕР
ЛЕТОПИСЬ ВРЕМЕН
Сначала было так: усыпав небесный свод звездами, Адон приступил к созданию Солнца, Вселенной и сверкающих странников, никогда не прерывающих свой путь в поднебесье.
Он сотворил и Луну, но до поры до времени решил не выпускать это светило на небосвод, вероятно полагая, что мир еще не готов лицезреть его сумеречный свет.
В те далекие времена Земля напоминала адский котел, содержимое которого бурлило, пузырилось и стремилось вырваться наружу. Языки пламени и гигантские клубы пара поднимались над безжизненной пустыней, раскаленной и неистовой в своей первозданной ярости. Из черноты межзвездных просторов на Землю низвергались каменные, железные, ледяные глыбы, которые, попадая на обжигающую почву, плавились и рассыпались миллиардами огненных брызг.
Земля выдержала, закалившись в испытаниях.
Эра сменялась эрой, и постепенно поверхность Земли начала остывать. Жар и пламя отступили, хотя иногда небеса все еще разражались огнепадом гигантских метеоритов.
Похолодание продолжалось. Постепенно образовалась корка, подобная застывшей накипи на расплавленном металле.
Пошли дожди, не прекращавшиеся на протяжении тысячелетий. Океаны наполнились водой, разлились по поверхности Земли, пока наконец не оставили лишь один голый и безжизненный участок суши,
