…В кристаллической пещере на далеком острове посреди Великого Водоворота Гифон стонал и корчился, сжимая руками голову…
Из града осколков восстал огромный золотой дракон, сияющий в лучах утреннего солнца; чешуя, покрывающая его тело, отливала бронзой и медью, обсидианом и серебром, изумрудом и рубином, топазом и сапфиром — всеми цветами и красками, которыми природа одаривала драконов. Он поднимался все выше и выше, и все без исключения драконы тоскливо стонали под благожелательным и великодушным взглядом золотого дракона. А он все рос и рос в размерах, однако очертания его тела становились все более и более размытыми… Наконец, он растаял, как дым на ветру, и пропал. Но когда золотой дракон исчез, Эбонскайт, безудержно рыдая, отбросил Молот. Сияние погасло, и Молот Гнева просто лежал на земле, до тех пор пока Орт не протянул руку и не забрал его.
Гифон стонал и корчился, пораженный воздушной волной, невидимые путы на Араване и Бэйре ослабли, но тут громадный черный валг прыгнул, целясь в горло эльфа. Молниеносный прыжок серебряного волка сбил чудовище, не преодолевшее и половины расстояния до цели. Дрэг и валг, вечные враги с незапамятных времен, сцепились, и мгновенно потоки крови залили все вокруг.
Выйдя из состояния оцепенения, Араван отступил назад, поднял Рассветный меч и попытался приблизиться к Гифону, но не смог — золотое сияние, окружающее Джиду Шангди, оказалось непреодолимым…
Волк с рычанием сжал челюсти на черном горле валга и, тряся головой, стал трепать тело слабеющего врага…
Воздушная, волна откатилась дальше, и Гифон разжал обхватившие голову руки, опустил их, сознание медленно возвращалось к нему…
Безуспешно пытаясь преодолеть завесу, ограждающую Гифона, Араван применил все известные ему приемы фехтования, однако все было бесполезно — завеса оставалась непроницаемой. И тогда, отчаявшись, Араван метнул Рассветный меч, как копье…
С ослепительной вспышкой пролетев сквозь золотой свет, клинок вошел по самую рукоять в живот Гифона, пробив насквозь тело бога и выйдя через спину…
Гифон в ужасе вытаращил глаза, рот его широко раскрылся, однако он не издал ни единого звука, но через несколько мгновений по всему Митгару разнесся беззвучный вопль. В Дарда Галион разом оборвалось пение серебряных жаворонков, в Дарда Эриниане невидимки в испуге переглянулись. Вопль услышали в Адонаре. В Неддра рюкки, хлоки, тролли, гхолы — все темные силы — повалились, кто ниц, кто навзничь, зажимая уши, пытаясь не дать этому ужасающему воплю проникнуть в мозг, но безуспешно.
В Вадарии и на равнинах Валона у магов перехватило дыхание, то же самое испытали и черные маги в своих наглухо законопаченных гробоподобных фургонах в обозе армии Кулаков Ракка. В занесенной снегом хижине в горах Вадарии четверка магов — Брануен, Далор, Эльмар и Эйлис — в страхе посмотрели друг на друга.
— Что это может быть? — спросил Эльмар, недоуменно подняв брови.
— Я думаю, это смерть бога, — шепотом предположила Эйлис, — но не могу сказать какого.
Так оно и было. Боги, демоны, драконы, маги, невидимки, утруни, эльфы, варорцы, баэроны, гномы, люди… Все, кто обладает способностью чувственного восприятия, слышали этот вопль. Слышал его и ржаво–красный дракон, летевший над морем.
А в кристаллической пещере Гифона, пронзенного мечом, к которому он не мог прикоснуться, окутало бушующее пламя, настолько яркое и жаркое, что Араван попятился и сощурился, но даже сквозь узкие щелочки между веками он увидел, как провал в ничто разверзся позади Джиду Шангди, чтобы поглотить бога вместе со светом и огнем, полыхавшими вокруг него, и Гифон, воя в агонии, вновь провалился в глубины Великой Бездны.
Не в силах справиться с рыданиями, сотрясавшими все его могучее тело, Эбонскайт тем не менее держал в своих саблевидных клыках трясущегося от ужаса Масулу Йонгза Вангу. Величайший из всех драконов поднял Кутсен Йонга вверх, дабы все драконы его видели, и на своем драконьем языке прорычал:
— Душа отца всех драконов свободна и очищена, и эта богом сотворенная штука больше невластна над ней. Драконы больше неподвластны силе Камня. Теперь, собратья мои, займемся–ка Золотой Ордой и войском южан: угостим их как следует огнем и нашими когтями!
И вот драконы, рыча от гнева, горя и неожиданного облегчения, ринулись вниз со скал и утесов и с невероятным шумом налетели на громадное, перепуганное насмерть воинство, вторгшееся в долины Валона. А рыдающий Эбонскайт швырнул Кутсен Йонга наземь и прошипел:
— Кончилось время, когда ты приказывал мне, что разрушать! Я разрушил то, что ненавидел. И то, что я так сильно любил.
И, не утруждая себя дальнейшими разговорами, Эбонскайт разорвал Кутсен Йонга пополам.
А в пещере с кристаллическими сводами, при слабом свете, излучаемом наконечником Кристаллопюра, Араван подошел к Бэйру, стоящему над поверженным валгом с разорванным горлом; на лице, руках и ногах юноши кровоточили глубокие раны.
— Элар, яд валгов…
— Не волнуйся, дядя, у серебряных волков есть противоядие. Яд вышел из вен волка Охотника, как только он сменил облик. — Бэйр огляделся вокруг. — Гифон?..
— Мертв — проколот насквозь Рассветным мечом,— Араван жестом указал на зияющий провал,— и снова провалился в Великую Бездну.
Глаза потрясенного Бэйра расширились, когда он услышал, что бог был убит и что это было делом рук его дяди.
Араван, приглядевшись к валгу, спросил:
— Идрал?
— Он мертв, дядя, в самом деле мертв, потому что убил его волк, а когда животное убивает животное, то такая смерть считается необратимой.
При этих словах тяжесть, что так долго сжимала душу Аравана, исчезла; глаза его наполнились слезами.
— Галарун, наконец–то ты отомщен.
Он едва успел произнести эти слова, как сильный сквозняк, почти ветер, дующий откуда–то снаружи, ворвался в пещеру. Послышался слабый звон, как будто кто–то невидимый провел чем–то острым по кварцевым плитам стен. Бэйр обратил свой взгляд на зияющий провал в стене, вздрогнул и, поспешно отведя глаза, произнес:
— Великая Бездна все еще открыта. Я вижу огонь, текущий в провал из рун и кристаллов, которые нас окружают. Келан, мы должны бежать отсюда.
Бэйр поднял Кристаллопюр, стараясь разглядеть хоть что–нибудь в бледном свете его наконечника.
— Пойдем отсюда, — кивнув, сказал Араван. Ветер между тем дул все сильнее.
Они поспешно выбежали из пещеры, слыша позади усиливающиеся звон и бренчание, вызываемые силами, доступными лишь взору тех, кто обладал даром взгляда. Они бежали по коридору навстречу морскому бризу, туда, где их ожидал корабль–дракон. Араван еще не успел отвязать швартовый канат, как Бэйр неожиданно прошептал: «Кристаллопюр»,— бледное свечение наконечника погасло, и юноша опустил копье в перевязь за спиной, в которой и раньше носил его, а затем Рассветный меч. Теперь копье вновь заняло свое место.
Сев на весла, они быстро поплыли через лагуну с черной водой, затем, пройдя по прямому каналу, вышли из пещеры на дневной свет; солнце еще почти на два кулака не доставало до горизонта, а это означало, что до полного захода было примерно семь часов.
Что до Раудшерскала, то его и след простыл.
