— Я… я не знаю. Только я все время о ней думала.
— Почему вы солгали сержанту?
— Потому что я боялась сказать ему правду. Ведь я… Цветным нельзя совать нос в такие дела…
Миссис Джонсон вообще слишком уже подчеркивала свои расовые проблемы. Это, а также некоторые слабые места в её истории возбудили у Крамера сомнение, не был ли он все-таки прав и не сбежала ли она в тот грязный сортир для цветных только чтобы укрыться от него.
— У вас есть с собой какие-то документы, подтверждающие, кто вы и где живете?
— Нет, никаких. Извините.
Крамер нахмурился, но не рассердился. Миссис Джонсон была первым звеном цепочки, ведшей от мисс Ле Руке, и от неё явно можно было кое-чего добиться. Но основной проблемой было время. С момента появления сообщения в прессе началась гонка. Каждый прошедший час был в пользу убийцы. А судя по тому, как шли дела, ему до ночи не добиться от миссис Джонсон всего, что она знала. Жаль, что она такая старенькая и хрупкая.
Крамер понимал, в каком он положении. Были дни, когда он мог насладиться допросом, словно симфонией; с разнородными часами, четким контрапунктом и заключительным победным и ликующим финалом. Но были и другие дни, когда ему нужна была правда и только правда. Гершвин имел случай узнать, что это такое.
И миссис Джонсон, как показалось, тоже это почувствовала. Поставив на колени сумку, словно пытаясь защититься, она с возрастающей тревогой смотрела на молчащую фигуру рядом. Неожиданно лицо Крамера озарила спасительная мысль.
— Тело ещё не было формально идентифицировано, — сказал он. — Вы говорите, что знали мисс Ле Руке — поедем посмотрим, она ли это.
После долгого молчания женщина кивнула.
Крамер включил рацию. Узел связи отозвался почти сразу.
— Говорит лейтенант Крамер. Нужно передать срочное указание в похоронную контору Аббота. Указания следующие: через десять минут приготовить Ле Руке для формального опознания. Пусть приготовят стол. И передайте им, что это от меня. Ясно?
Дежурный подтвердил прием и отключился.
Формальное опознание было рутинной процедурой и не предполагало ничего чрезвычайного. Но если использовать стол вместо выдвижного ящика, то под безжалостным светом результаты деятельности доктора Стридома предстанут во всей красе. И это должно вызвать шок.
Телефонограмму принял Фартинг, ибо Аббот обедал в своем клубе. Это его весьма расстроило. Настолько расстроило, что он снова закинул ноги на письменный стол и решил не делать вообще ничего, пока у него не кончится обеденный перерыв. Последнее время ему приходилось нелегко, ведь он ещё и учился по вечерам. Пожалуй, это было даже потруднее, чем раньше, когда он работал санитаром.
Кроме того, он только что получил из Британского института бальзамирования новое пособие и глава о бактериологии его весьма заинтересовала. Придется ему предупредить шефа о том, как тот рискует, проделывая некоторые вещи.
Но тут его начала мучить совесть и он наскоро пролистал главу о хирургической реконструкции, чтобы взглянуть на иллюстрации. Они были прекрасны.
— Ну-ну, — твердил он сам себе, бродя по моргу, — а они-то: — Этого тебе никогда не сделать, Фартинг, образование не то… Посмотрим!
Он как раз открывал холодильник, когда вошли Крамер с миссис Джонсон. То, что он увидел, Крамеру не понравилось. Ему не нравилось, когда не выполнялись его приказы, и ему не нравился этот молодой человек. Слишком молод и слишком фамильярен.
И тут события приобрели совершенно неожиданный оборот. Фартинг выдвинул ящик. Миссис Джонсон удивительно торопливо кинулась к нему. Фартинг осторожно откинул простыню. Старушка тихо вздохнула.
При взгляде на неё что-то приковало Крамера к месту. Он понимал, что где-то уже видел это выражение лица, видел у кого-то другого, но никак не мог вспомнить, где — это было выражение крайнего отчаяния, такого глубокого, что становилось даже больно.
Фартинг заметил, что женщина пытается о чем-то спросить.
— Простите? — хотел он ей помочь.
— Остались… на её теле остались какие-то следы?
Крамер одним прыжком оказался возле неё и схватил за руку.
— Почему вы об этом спрашиваете?
Миссис Джонсон вырвала руку, лицо её залилось злым румянцем.
— Я вам уже говорила, молодой человек — у неё была дивная кожа.
И тут Крамер заметил, что и у неё прекрасная кожа, особенно когда её оживил этот румянец. И ещё он заметил такое, что перехватило дыхание. Увидев их вместе, мертвую девушку и старую женщину, стоявшую рядом, он понял, насколько они похожи, не целиком, но множеством мелких черточек.
— Вы её мать?
— Да. — Гордо прозвучало в ответ. Фартинг немного подождал, потом снова накинул простыню.
— На теле её не было никаких следов, миссис Джонсон, — спокойно сказал Крамер.
Гопал вовсе не был рад снова увидеть Зонди, но Муса — был. Четверг, заявил он, для него самый тяжелый день. На Траард Стрит собирается слишком много торговцев и слишком много коптящих грузовиков, — почему, он и сам не знает. Обычно он как-то сносит рев клаксонов и крики торговцев, но в четверг они его слишком отвлекают, так что трудно становится штудировать довоенное издание энциклопедии, которое он перечитывает уже в третий раз. И хотя он уже одолел главу «Ископаемые» и с нетерпением ожидал, когда наступит черед главы «Ислам», в четверг всегда разумно предпочитал углубиться в американские комиксы.
Зонди продолжал свою речь и объяснил ему судьбу Гершвина и двух его подручных. Они за решеткой, и на этот раз надолго.
— Грязная работа, — ворчал Муса, — чертовски грязная. Ты уже сказал об этом Гопалу?
— Он не любит видеть в своем магазине черных, если, разумеется, они не пришли тратить деньги.
Муса вздохнул.
— Он крутой. Он очень крутой.
Зонди позволил ему поразмышлять над недостатком хозяйского характера, а потом философски обронил:
— Есть работа и работа.
— Что вы хотите сказать, сержант?
— Существует множество разных занятий, чтобы заработать деньги.
— Ага, деньги! Только их Гопал считает главным. А я что — нет, двести раз ему говорю, что человека создает образование. Ему же только и нужно, чтобы в пальцах шуршали бумажки.
— Серьезно?
— Точно, точно. Он такой жадный, что когда я в тот вечер взял с полки пакетик бурских орешков, то их тоже вписал в свою расходную книгу.
— И ждет, что ты ему за них заплатишь?
Муса рассмеялся смехом грустного клоуна.
— И все равно, откуда берутся деньга, а, Муса?
Индус искоса взглянул на Зонди.
— Я не при чем, — мрачно заявил он и дал понять, что огорчен, когда Зонди расхохотался.
— Ты, конечно, человек образованный, Муса?
— Я изучаю жизнь.
— У тебя зоркий глаз и хороший слух? Можешь интеллигентно рассуждать?
— Этим я отличался всегда.
