волокна и немало других замечательных вещей, облегчающих жизнь и труд человека и помогающих ему преобразовывать мир. Ничего этого не было в XIX веке, и почти все это достигнуто в XX столетии.
Жюль Верн оставил неизгладимый след не только в истории литературы, но и в истории научной мысли.
Видные ученые, изобретатели, путешественники с благодарностью вспоминали, что юношеское увлечение Жюлем Верном помогло им найти призвание. Писали об этом К. Э. Циолковский, академик В. А. Обручев, конструкторы подводных лодок американец Саймон Лейк и французский инженер Лебеф, один из первых конструкторов дирижаблей Альберто Сантос-Дюмон, итальянский изобретатель радиосвязи Маркони, изобретатель бильдаппарата Эдуард Белин и создатель автожира Хуан де ля Сперва, путешественники Фритьоф Нансен, Свен Гелин, Жан Шарко, Ричард Бэрд, исследователь стратосферы и подводных глубин Огюст Пикар, исследователь пещер Норберт Кастере, исследователь вулканов Гарун Тазиев…
Этот список можно удлинить и другими славными именами.
Многие русские ученые увлекались Жюлем Верном не только в юности, но и сохранили любовь к нему до конца жизни.
Д. И. Менделеев называл французского писателя «научным гением» и не раз возвращался к «Путешествию капитана Гаттераса», роману, созвучному его интересам к проблемам освоения полярных земель.
Н. Е. Жуковский, основатель современной аэромеханики, держал у себя в библиотеке среди работ предшественников единственную беллетристическую книгу — «Робур-Завоеватель» Жюля Верна.
Поэт и ученый В. Я. Брюсов пропел ему восторженный гимн, как фантасту, предугадавшему грядущие пути научного и технического прогресса:
Жюля Верна «обычно считают лишь развлекателем юношества, но в действительности он является вдохновителем многих научных исканий», заметил французский академик Жорж Клод, создавший вместе со своим сотрудником Бушеро опытную установку для использования термической энергии моря. На мысль об этом проекте ученого навели слова капитана Немо о возможности получать электрический ток от проводников, погруженных на разные глубины моря («Двадцать тысяч лье под водой», ч. 1, гл. 12).
Тридцать лет спустя после появления этого романа инженер Лебеф, построивший первую подводную лодку с двойным корпусом, назвал Жюля Верна соавтором своего изобретения: писателю принадлежит приоритет не только самой идеи двойного корпуса «Наутилуса», предохраняющего его от огромной силы давления водяного столба, но и обоснование гениальной догадки («Двадцать тысяч лье под водой», ч. I, гл. 13).
«Почти такое же влияние, как личная склонность, на мою любовь к пещерам оказала изумительная книга Жюля Верна «Путешествие к центру Земли», — писал Норберт Кастере. — Я перечитал ее много раз и признаюсь, что читаю и теперь с таким же захватывающим интересом, как когда-то в детстве».
«Стремление к космическим путешествиям заложено во мне известным фантазером Ж. Верном, — писал К. Э. Циолковский. — Он пробудил работу мозга в этом направлении. Явились желания. За желаниями возникла деятельность ума. Конечно, она ни к чему бы не повела, если бы не встретила помощь со стороны науки».
Крупнейший советский палеонтолог и талантливый писатель-фантаст И. А. Ефремов сказал автору этих строк, что сильнее всего подействовали на его детское воображение и в какой-то степени повлияли на выбор профессии естествоиспытателя два романа Жюля Верна: «Путешествие к центру Земли» и «Двадцать тысяч лье под водой».
Подобными признаниями можно заполнить десятки страниц.
ЛЕГЕНДЫ. ЖЮЛЬВЕРНИАНА
Первые же опубликованные романы принесли Жюлю Верну громкую славу и сделали всенародным писателем.
«Чешские читатели стали поклонниками Жюля Верна так же, как его соотечественники — французские читатели, так же, как итальянские, немецкие и т. д. Может быть, только Тургенев так очаровал мир, как Верн», — писал 15 октября 1874 года в пражской газете «Народни листы» классик чешской литературы Ян Неруда.
Романы Жюля Верна немедленно переводились на иностранные языки и вызывали множество откликов в печати всего мира.
Особенно он был популярен в России. Познавательную ценность его сочинений, неистощимость фантазии, живой юмор и легкость изложения отмечали почти все рецензенты. Наиболее проницательные критики безошибочно улавливали суть его литературного новаторства.
Вот характерная выдержка из петербургского журнала «Вестник Европы»: «Обычная тема Жюля Верна — рассказы о фантастических путешествиях, обставленных, по возможности, правдоподобно. Но ко всему этому писатель присоединил совсем новый элемент: фантастичность его рассказов связана с настоящими и предполагаемыми в будущем успехами естествознания и научных открытий» (1882, февраль).
Встречались, правда, и другие оценки. Людям консервативного склада ума нелегко было преодолеть инерцию мышления, понять и принять писателя, изображающего научные открытия с опережением на несколько десятилетий.
Рецензент русского издания «Приключений капитана Гаттераса» признал книгу Жюля Верна в высшей степени неудачной: «Автор толкует об открытии Северного полюса как о факте и обставляет это описаниями, которые могут сбить с толку людей с неустановившимися прочно научными знаниями. Читатель согласится, что подобная галиматья едва ли интересна в книге для легкого чтения. Непростительное шарлатанство автора!» («Библиограф», 1873, сентябрь)[12].
Столь невежественные отзывы легко было бы отнести к литературным курьезам, если бы подобные взгляды не проскальзывали и в более серьезных статьях.
Например, немецкому критику И. Хонеггеру фантазия Жюля Верна казалась необузданной и беспочвенной: «Он борется с метеорами и тучами, устремляет свои дерзкие помыслы в бесконечное и невозможное, произвольно нарушая незыблемые законы мироздания и превращая науку в сказку» («Иллюстрирте Цайтунг», 1895).
Научная фантастика была еще совсем новым явлением. Потребовалось какое-то время, чтобы к ней привыкли не только читатели, признавшие ее сразу и безоговорочно, но и люди, от которых зависело официальное одобрение книг, издающихся «для внеклассного чтения», «для народных и школьных библиотек».
Признанию научной фантастики способствовало на первых порах практическое подтверждение еще
