смотрел на часы, то минутная стрелка, словно подчиняясь конвульсии, вздрогнула и прыгнула вперед. Она не прошла то пространство на циферблате, которое соответствует двум минутам, а одним прыжком одолела две минутные черточки. Затем он услышал пронзительный сигнал, что-то вроде свиста. И тут же бесшумно исчез окрашенный неоном циферблат часов на башне небоскреба. Огни в коктейль-баре напротив погасли. Один за другим гасли небоскребы, и уже их нельзя было различить на фоне темного неба. Нигде не было света, кроме двух-трех ярких пятнышек уличных фонарей. Повсюду была непроглядная темень. «Это еще что такое?» – подумал про себя Базиль. И вдруг вспомнил, что в этот вечер должны были отключить свет в их районе, особенно излишнее освещение и рекламу, так как требовалось провести ремонтные работы после происшедшего на днях «великого затмения», когда по чьей-то нерадивости весь Нью-Йорк был лишен света на целые сутки. Он вернулся в театр. Когда он спускался вниз по лестнице, то увидел внизу, на сцене, какую-то женщину. На плечах у нее было наброшено черное меховое манто. Она повернулась, услышав шаги Базиля. Он тут же узнал Ванду. Сквозняк сбил ее темные волосы в подобие какого-то облака, плывущего над ее живым, ярким лицом. Ее раскосые глаза отливали золотом, а желтоватый топаз блеснул на ее пальце, когда она рукой дотронулась до перил лестницы
– Доктор Уиллинг! – Голос ее дрожал. – Как ужасно вы выглядите! – Она сделала шаг назад, ее манто распахнулось, и он увидел на ней то белое платье, в котором она играла накануне.
– Как вы сюда попали?
– Через служебный вход, естественно. Я взяла ключ у Мильхау.
– Когда вы пришли?
– Не понимаю, почему я должна отвечать на подобные вопросы. – Она смерила его взглядом.
– Вы предпочитаете давать показания в полицейском участке?
– Только что, – ответила она, чуть дыша. – Какое дело полиции до моего прихода сюда?
– Вы встретили кого-нибудь в тупике? Может, видели кого-нибудь на пожарной лестнице?
– Нет, никого. – Она запахнула свое манто поглубже, как будто почувствовала внезапный озноб. – А в чем, собственно, дело? Что-нибудь случилось опять?
Он не ответил на ее вопрос.
– Почему вы пришли сюда одна?
– Почему бы и нет?
– Обычно вы появляетесь в сопровождении своих служанок, агентов по связи с прессой, своих поклонников…
Ванда патетически закатила глаза.
– Ах, если бы вы только знали, доктор Уиллинг, как мне все это надоело, как я все это ненавижу. Как я стремлюсь к здоровой, возвышенной, не отягченной страдания жизни…
– И вы в своем загородном доме сами выполняете всю домашнюю работу… и т. д. Я уже слышал об этом. Но я также очень хорошо знаю, что существуют такие вещи, которые нельзя доверять ни собственной служанке, ни своим агентам по связи с печатью…
Ванда чуть приблизилась к нему, и ее голос перешел а шепот.
– Я пришла, чтобы встретиться с вами. Мне нужно кое-что вам рассказать, но без свидетелей. Мне страшно…
Послышалось хлопанье крыльев. Ванда вздрогнула, словно в конвульсии, и сцепила руки. Над ее головой пролетела канарейка и уселась на одном из перил лестницы.
– Черт возьми! Что нужно здесь этой птице? – зашипела она, словно змея.
– Эта птичка – замечательный свидетель для нас с вами, – ответил Базиль.
– Не понимаю…
– Напротив, – возразил Базиль. – Мне кажется, что ради этого вы и пришли ко мне. Я видел, как напугал вас вопрос инспектора Фойла о канарейке, и помню, какого я нагнал на вас страха, когда при посещении вашего дома упомянул о своем интересе к канарейкам. Вы уже догадались об истине в тот момент, когда увидели в газете заголовок небольшой заметки об этой канарейке три дня назад. Вы предполагали возможность убийства еще до его совершения, когда полиция поинтересовалась у вашего агента по связи с прессой, не является ли вся эта история с канарейкой вами придуманной уловкой с целью усиления собственной рекламы. Убийца заметил, что вы его подозреваете. Какой бы великой актрисой вы ни были, вам никогда не удастся скрыть страха в подобной ситуации. И когда вы поняли, что ваши подозрения вызывают подозрение и у него, вы почувствовали, что ваша жизнь отныне под угрозой. Вы хотите поскорее его засадить за решетку ради собственной безопасности и пришли сюда, чтобы просить меня об этом. Не так ли?
– Вы на самом деле считаете, что он… меня убьет?
– Как же иначе ему сохранить собственную жизнь?
При тусклом свете накрашенные губы Ванды казались черными углями на фоне побелевшего лица- призрака. Она пошатнулась и крепче ухватилась за перила.
– Мне нужно знать следующее: знаменитые часы на башне небоскреба Тилбери указывают точное время?
Улыбка искривила губы Ванды.
– Значит, вы и это знаете? Мало кто обращает на это внимание.
– То есть вы хотите сказать, что часы не точны?
Улыбка Ванды замерла на губах. Она стала серьезно– сосредоточенной.
– Часы на открытом воздухе на всех высотных зданиях не могут показывать время с точностью до секунды, если только они не покрыты стеклянным футляром.
– Почему?
– Потому что их стрелки подгоняет ветер. Может, его силы недостаточно, чтобы заметно подвинуть часовую стрелку, но на такой высоте, в ветреный день воздушные потоки могут немного изменить положение минутной стрелки, если они перемещаются в нужном направлении. Большинство людей этого не замечают, так как они бросают взгляд на часы на башне раз, два, не больше, Но у меня достаточно оснований для изучения этого явления. Когда я получила свою первую маленькую роль на Бродвее, я жила в том отеле на 45-й улице, где живет большинство актеров в свои молодые годы, в начале своей карьеры. У меня был номер в тыльной части здания, с окнами, выходившими на 44-ю улицу, как и в комнате Сеймура Хатчинса, где он живет в настоящее время. Я поставила свои часы по часам Тилбери и опоздала на десять минут на свидание с продюсером, который обещал мне хорошую роль. Оказалось, что он помешан на пунктуальности, и из-за моего опоздания работы мне не дал. Я поинтересовалась тогда этим странным обстоятельством и выяснила, что по сильно ветреным дням часы на башне Тилбери могут либо спешить, либо отставать на десять минут в сутки. Им, конечно, следовало придумать для них какой-нибудь стеклянный футляр, но, он, конечно, испортил бы внешний вид красивого здания.
– Полиции будет интересно узнать об этом и еще об одном, – сказал Базиль. – Готовы ли вы ответить на мой вопрос?
– Я… – Ванда открыла было рот, но тут же опять закрыла. – Я…
В эту секунду какой-то отливающий синеватой стальной блестящий предмет молнией промелькнул между ними. Послышался гудящий, вибрирующий звук. В стене позади Ванды, на уровне двадцати сантиметров над ее голове дрожала серебристая ручка хирургического ножа. Все лезвие вошло в деревянную стойку. Ванда завизжала, словно раненое животное.
– Нет! Ничего я вам не скажу! Никогда!
Она больше не могла стоять на ногах. Она медленно сползла на пол, на спавшее с ее плеч меховое манто. Ее рот был искажен страхом. Глаза тупо уставились в темноту.
– Включите свет! – прошептала она, обращаясь к Базилю. – Пожалуйста. Он видел, как я сюда вошла. Он знает, что вы остались один в театре. Он понимает, что я пришла сюда, чтобы встретиться с вами и рассказать вам обо всем. Теперь он убьет нас обоих. Включите свет!
Чья-то темная фигура выступила из густой тени.
– Не пытайтесь меня преследовать. У меня хватит на всех вас ножей, – целая хирургическая сумка! И все они отлично наточены!
Легкие шаги удалялись вверх. Голова какого-то человека и его плечи отразились на фоне внезапно вспыхнувшей узенькой полоски звездного света. Кто-то проскользнул через узкую щель приоткрытой двери
