раз… Но с ними я не пошел, да и они бы не взяли.
— Почему? — чувствуя, что Хромов высказал все, спросил Грошев.
— Вадим сказал: «В случае, если мы засыплемся, ты будь в стороне. Значит, если мы поплывем на отсидку, ты нам там поможешь».
Что ж… Как не противно, а все правильно. Преступление есть преступление. Ни чистых мыслей, ни чистых поступков оно породить не может. Даже среди родственников прежде всего — выгода. Личная выгода.
От этого стало тоскливо, и Николай довольно резко сменил тон. Теперь он спрашивал быстро и требовательно.
— Значит, вы утверждаете, что прямо или косвенно вы знали о двух кражах из машин?
Хромов поначалу не понял, почему в следователе произошла такая перемена, и отвечал все так же доверительно.
— Да, о двух…
— Вы сами сбывали похищенное?
— Нет. Брал Женька или Вадим.
— Кому сбывали? Или оставляли себе?
— Не знаю.
В последнем ответе прозвучали те же жесткие, властные нотки, что и у Евгения Хромова, и Грошев понял — Иван Васильевич замкнулся.
Ну что ж… Бывает у человека та покаянная минута, когда нужно — не для других, для себя — выплеснуть из сердца все грязное, что в нем накопилось. Выплеснуть, чтобы заново разобраться в себе, в окружающих, в случившемся.
Сейчас Хромов разбирается, судит себя, братьев и сам выносит приговоры.
Чаще всего такие приговоры бывают даже суровей тех, что выносит суд. Но, готовясь снести законный приговор, человек, как сейчас, должно быть, Хромов, как бы закаляется в своей непримиримости и даже некоторой жалости к себе и к близким. Ведь нет на свете более жестокого суда, чем суд своей совести. Не нужно мешать Хромову. Пусть разбирается в собственной жизни, пусть отмучится, чтобы потом найти в себе силы побороться за себя с самим собой.
Николай молча протянул протокол, Хромов бегло прочел его и подписал.
6
Допрос Аркадия Хромова ничего не дал: он, как и Евгений, все начисто отрицал, слово в слово повторяя то, что было уже записано в милицейских протоколах.
Рыжеватый, заискивающе-рассудительный и осторожный, Вадим Согбаев тоже не рассказал ничего нового. Часто поправляя ворот розовой, а не красной, как утверждал свидетель, рубашки, отвечал быстро и обстоятельно: да, Хромовы, кажется, крали, но он в краже не участвовал.
— А где вы были, когда они крали?
— Я вам в точности не могу сказать, крали они или не крали. Но когда Евгений вроде бы в шутку предложил, кивнув на машину: «Проверим», я сразу же отвернул на сто восемьдесят и ушел в проходной двор.
— Допустим. Но когда там появились Хромовы и вы увидели у них портфель, свертки, коробку с туфлями…
— Этого я как-то не заметил, гражданин следователь, — перебил Согбаев. — Они меня догнали уже на улице. Женька предложил мне конфеты, я взял, мы еще посмеялись, как он их быстро купил, без очереди, а что было в руках у остальных — я не видел. Мы ведь были поддатые, и мне очень хотелось пить. И я, как взял и откусил конфетку, сразу отошел к бочке с квасом. А тут милиционер. Так что я у них ничего не видел.
— А пили вы по какому поводу?
— Да так… собрались… А что, как говорится, делать рабочему человеку, когда делать нечего? Вот и выпили.
— Ну вы-то, впрочем, нигде не работаете. Откуда же берете деньги на выпивку?
— Ну, первое, я привез деньжат из заключения. Заработал. А второе, друзей у меня много, да и прирабатываю иногда с Женькой. Пока хватает. Я ж неженатый, семьи нет, а много ли одному нужно?
— Аркадий утверждал в милиции, что он купил в Доме обуви французские туфли и вы их «обмывали». А вы вот не помните, по какому поводу выпивали.
— Так и так может быть и этак, товарищ следователь, — потупился Вадим. — Может, и состоялся разговор насчет туфель, только туфель я тех не видел. А может, и разговора того не было.
Когда Согбаева увели, Николай долго сидел за столом и думал. Что-то слишком уж легко и просто ведут себя жулики. Трое — словно махнув рукой на свою судьбу, а четвертый чересчур уж расстроился. Даже слезу пустил. Конечно, можно ставить точку и передавать дело в суд. Но оставалось ощущение недоделок, неумения решить собой же поставленную задачу: заглянуть в души этим людям. Пожалуй, это удалось только с Иваном. Маловато, тем более что и его показания нужно еще проверить. И еще. Если Иван прав, то возникает дело уже не о мелкой краже, а о нескольких кражах. В этом случае жулики легко не отделаются.
Николай сложил документы и поехал к матери Хромовых.
7
Чистенькая, светлая квартирка на втором этаже нового дома, сияющая кухонька и чистенькая, грустная старушка. Она приняла Грошева гордо-печально, предложила чай. Нет, она не защищала сыновей. Она откровенно горевала, что так ненужно и позорно зачеркиваются их добрые имена, так глупо корежатся хорошо начатые жизни. Она подтвердила все сказанное Иваном и Вадимом и горестно добавила:
— Мне бы теперь жить да радоваться, внуков бы нянчить. А Вадимка всех перебулгачил.
— Как это понять?
— Как Женька с ним подружился, а потом еще женился на его сестре, так у нас все и пошло наперекосяк. — Она помолчала и опять вздохнула. — Я лично так понимаю: человек до той поры человек, пока работает, пока его дело зовет и ведет. А Вадим, сколько я его знаю, всегда не столько работал, сколько придуривался. И все над Женей смеялся: «Ты не специальность ищи, ты деньги ищи. С деньгами все получишь: и специальность, и всякие радости». А Женя, правда, метался. Профессии менял — то слесарем был, то электриком, то вот к токарному делу пристрастился. И я его в этом понимаю. Он у меня самый способный. Музыку очень любил, хотел поступать учиться, а денег на… инструмент… на скрипку не было. Ваня уж работал тогда и отрезал: «Пусть сам зарабатывает. Не все мячики гонять». Тоже верно… Женя тогда в футбол играл, за ним, как за девочкой, ухаживали, в свои команды звали… И любили его товарищи. Он учился хорошо и всем помогал. И еще, он гордый. Когда Иван отказал в скрипке, он копейки у него больше не попросил. Учился. В вечерний институт поступил. Тут — ребенок. У Жени опять гордость: сам семью подниму, без чужих обойдемся. Работал, правда, здорово, но институт бросил. Вот. А уж когда Вадим после отсидки вернулся, у них какая-то особая дружба пошла. Пить-то они пьют, это верно. Но только чует мое сердце, здесь не только в выпивке дело. Женя — человек железный. Он на водку просто так не позарится. Это вот Иван — этот да… Этот рос слабеньким, ему всегда доставалось. У него характер мягкий, его всякий в руки возьмет. А Женя, он кремень. Все, что решал, всего добивался, а если видит, что не выдюжит, — и не берется. Вот почему я и думаю: нет, тут не выпивка.
— А что же может быть еще? — осторожно осведомился Николай.
— Не знаю. Но только как-то ввечеру я у него спросила в хорошую минуту, скоро ли он за ум возьмется — ведь молодой еще. Он задумчиво погладил меня по плечу и сказал: «Ладно, мать, сыграю один
