риск — повседневность!
И тем не менее это так. Почему?
Ну, во-первых, нам здорово платят. Ничего не скажешь. Оговорюсь: набивать карман за счет бескорыстных рождественских и других подарков от преследуемых мною преступников, как это делают мои коллеги из отделов по борьбе с контрабандой наркотиков, по соблюдению правил торговли и т. д. и т. п., не приходится. Похитившие лайнер террористы оказавшимся в их руках агентам воздушной безопасности взятки не дают.
Зато часто ли такое происходит?
Конечно, самолеты сейчас угоняют во всем мире частенько — и на борту каждого, заметьте, по сотне, а то и две пассажиров. Но автомобилей пока угоняют все же больше. И мои коллеги из отдела по розыску угнанных машин буквально с ног сбиваются. А я вот год работаю в своем отделе, и схватиться грудь грудью с воздушными пиратами еще не довелось. Но звучит-то красиво — отдел по борьбе с воздушным терроризмом! Все прямо глаза закатывают от ужаса и волнения, когда я небрежно сообщаю, кто я. И засыпают вопросами — как я не боюсь, да сколько раз рисковал жизнью, скольких террористов поймал, ну и всякую другую ерунду, которую могут спрашивать только дураки. Не могу же я разочаровывать их — и, уж будьте спокойны, не скуплюсь на всякие жуткие истории. Если бы подытожить мои рассказы, то получится, что, не будь меня — Джона Леруа, уже давно не только наш, но и вообще весь мировой гражданский воздушный флот находился бы в руках террористов.
Конечно, всякая медаль имеет свою оборотную сторону. Заставляют тренироваться. И еще как! Семь потов сойдет. Но я парень здоровый: у меня «черный пояс» — третий дан по дзю-до, второй дан по каратэ, я был чемпионом города по боксу и не последний в саватте. Рост — сто девяносто, вес — девяносто пять. А стреляю из пистолетов любых марок, как цирковой артист. Кстати, когда закончил службу в армии, я два года в цирке и выступал, правда, не как стрелок, а как гимнаст. Паршивая работа!
Хорошо, что взяли в полицию. В первый день начальник мне прямо сказал:
— Физические данные, подготовка — лучше не сыщешь, а вот по части нравственности тебе до ангелов далековато.
Я говорю:
— Так ведь самолетами придется летать, не крылышками помахивать.
— Ах, ты к тому же и остряк, — говорит начальник и отпускает.
И вот я начал летать. Такая служба. Летать, а в случае если захватят лайнер, погрозить гадким мальчикам пальцем и поставить их в угол. Между тем гадкие мальчики, насколько я знаю по рассказам коллег, бывших в деле, по газетам и закрытым сводкам, шуток не понимают, они начисто лишены чувства юмора, а заодно и чувства милосердия. И стараются таких, как мы, мешающих им работать, отправить туда, где я, вопреки мнению моего начальника, как раз могу очень быстро превратиться в ангелочка.
Ну да ладно, есть среди моих коллег потери, но я — то жив, а это главное.
А теперь я вам скажу кое-что, чему поверить трудно. Да, да. За год, что прослужил в отделе по борьбе с воздушным терроризмом, я с воздушными преступниками только на газетных страницах да на киноэкране и встречался! Но не успел перейти в другой отдел, как чуть не сразу же встреча состоялась. Да еще какая, так что еле ноги унес. Ох…
Расскажу.
Вызывает меня начальник и спрашивает:
— Леруа, сколько было пассажиров в этом рейсе?
— Каком? — спрашиваю.
— Из которого ты только что вернулся.
— Не знаю, человек сто пятьдесят, — пожимаю плечами.
— А точнее?
Молчу.
— А кто сидел перед тобой?
— Старик какой-то, — мямлю, — наверное, бизнесмен.
— Бизнесмен? Старик? — хмыкает начальник. — Это был чемпион Аргентины по плаванию. Ну, а сзади?
Молчу.
— Не знаешь, — констатирует начальник. — Отвечу, почему. Потому что, кроме своей соседки, ты вообще ничего не видел. Тихо! Тихо! Тихо! Не оправдывайся. Словом, так: не годишься ты для нашей работы, не только из-за этого последнего рейса, а вообще. Я давно к тебе присматриваюсь. Но терять тебя тоже неохота — ты же голыми руками с двумя быками справишься…
— Быки самолеты не угоняют, — ворчу.
— Все остришь. Словом, так: переходишь в отдел по борьбе с контрабандой наркотиков. Я давно договорился, а сейчас они торопят — есть срочное дело, и как раз для тебя. Желаю удачи.
Нет, мой начальник никогда не отличался сентиментальностью. Выкинул, как окурок. Все-таки год я у него прослужил, хоть бы теплое слово сказал.
Через два дня начал работать на новом месте, у нового начальника.
Проработал три месяца. Сначала служба мне понравилась — ошиваешься по ресторанам, барам, приглядываешься, кое за кем послеживаешь, кое-кого прихватываешь. Наркоманы, думаю, народ неопасный — как тряпки, бессильные, ничего не соображают, дохляки.
Черта с два оказалось! Взяли одного, продержали в участке, а с ним такое творится! Орет, бьется головой о стену, кусается, царапается — пришло время колоться, а порции-то нет, в участке сидит. Наркоманы — люди конченые. Злейшему врагу их судьбы не пожелаю: за секунды радости — годы мучений, а потом все равно смерть, да какая…
Словом, вытащили того парня на допрос. Скажешь, где брал, — отпустим. Молчит. То ли не знает, то ли боится. И вдруг как прыгнет, вырвал у сержанта пистолет. «Дайте порцию, — орет, — а то всех убью!» Пока сержант делал вид, что ищет шприц, я на парня бросился, скрутить хотел. Ну, дохляк, полсотни килограммов небось весит. Куда ему против меня. И откуда у него столько силы и злости! Все мои дзю-до, каратэ, саватта потребовались, чтобы с ним справиться. Чуть глаз не потерял. Царапины на лбу месяц заживали. Вот вам и дохляк. Но все же скрутил. В камеру бросил. Он там ночью себе вены перегрыз — не выдержал.
И пошл, и пошл. Выследили мы группу переправщиков, заманили в засаду, а как пошли брать, так такая стрельба началась, куда там война! Машина у них оказалась бронированная, стекла пуленепробиваемые, стреляют из автоматов, из ручных пулеметов, гранаты слезоточивые и осколочные, между прочим, тоже бросают. Как жив остался — до сих пор не понимаю. Все же мы их прихлопнули, а когда увидели, что у них в машине было, поняли, в чем дело: на три миллиона! Три миллиона! За такие деньги не то что полдюжины полицейских, а и родную мать можно на тот свет отправить.
И что интересно. Если б мы их живьем взяли — считай, каждый бы по двадцать лет, не меньше, схватил. А когда их главаря, того, кому все эти порошки принадлежали, ну, на кого они работали, судили — он из суда на своем, тоже небось бронированном, «кадиллаке» спокойненько укатил. Оказывается, нет доказательств его вины! Нет, и все тут. Там столько адвокатов собралось, что их разве переспоришь.
Зато в этом отделе нашему брату, полицейскому, можно в карман будь здоров сколько положить. Торговцы наркотиками — это тебе не террористы, они люди щедрые, а главное, есть чем платить. На адвокатов, судей, таможенников, полицейских тысячи потратят — миллионы сохранят.
А вот как жизнь сохранишь? С главными заправилами начальство имеет дело, не наш брат рядовой. Мы больше с мелюзгой — «пушерами», переправщиками, клиентами, словом, с теми, кто за своих хозяев лет на двадцать за решетку усаживается. Им это не нравится, и они сопротивляются. Да так, что мы, рядовые агенты, того и гляди, на всю жизнь в могилу попадем. Эх, обратно бы к моим тихим террористам!
Вот так служу на новом месте. Зарплата меньше, заработки больше, спокойствия меньше, опасности больше. Пойти, что ли, в цирк?
И тут вызывает меня начальник, новый, и говорит:
— Получай очередное задание. Эту четверку, Рокко, помнишь? По нашим сведениям, они деньги получили, получили заказы, образцы переработки — и возвращаются в Токио. С посадкой в Москве. Рейс 321. Они тебя не знают. А японцы не знают их. Мы, конечно, сообщили приметы. Да подстраховаться не
