Золотой шут

вместе на лошади по дороге.

На несколько секунд она словно расплылась, стала бесформенным пятном, таким сильным было облегчение, которое она испытала, и я начал медленно отступать, но она неожиданно вцепилась в меня.

Здесь было так ужасно. Сначала исчез Свифт, и мы испугались, что с ним случилась беда. Потом кузнец из города рассказал папе, что он спрашивал дорогу в Баккип. Папа ужасно рассердился и тут же уехал в замок, а мама с тех пор только плачет или причитает. Она говорит, что из всех мест на земле Баккип самое опасное для Свифта. Но не объясняет, почему. Мне страшно, когда она такая. Иногда она на меня смотрит, но я понимаю, что она меня не видит. А потом вдруг начинает кричать, чтобы я занялась делом, или плачет и не может успокоиться. Я ничего не понимаю. Мы все ходим по дому тихонько, словно мышки. А у Нима такое ощущение, будто он лишился части себя самого и что это его вина.

Я перебил поток ее слов.

Послушай меня. Все будет хорошо.

Я тебе верю. Но как мне убедить остальных?

Я задумался. Может быть, пусть скажет Молли, что ей приснился сон? Нет.

Никак. Боюсь, им придется потерпеть. Поэтому ты должна стать для них опорой, ведь ты знаешь, что все будет хорошо. Помоги матери с маленькими братьями. Насколько я знаю твоего отца, он будет дома, как только сможет.

Ты знаешь моего отца?

Какой вопрос!

Очень хорошо.

И тут я понял, что зашел слишком далеко и сказал слова, которые опасны для нас обоих. И тогда при помощи Скилла, очень осторожно – так кленовый листок парит на крыльях бриза, – я приказал ей уснуть и проснуться утром свежей и отдохнувшей. Она выпустила меня, и я снова спрятался за защитными стенами. Открыв глаза в темноте своей крошечной комнатки без окон, я сделал глубокий вдох, перевернулся и постарался поудобнее устроиться на жесткой постели.

Неожиданно в мое сознание ворвалась мысль, которую сопровождала музыка. Скилл прозвучал неуверенно, но не потому, что ему не хватало сил, просто он не хотел прикасаться своим сознанием к моему.

Наконец-то ты сделал так, чтобы она перестала плакать. И Олух может поспать.

Его прикосновение исчезло, а я так и остался лежать, озадаченно глядя в потолок. Я медленно приходил в себя, размышляя о том, что обращение ко мне Олуха является шагом вперед, и в этот момент моего сознания коснулось чье-то чужое сознание. Оно было далеким, и каким-то невероятно большим, и очень чуждым. В том, как формировались его мысли, с какой горечью и одновременно весело они прозвучали, я не уловил человеческого присутствия.

Может быть, теперь ты научишься приглушать свои сны. Они беспокоят не только его. И он не единственный, кому ты открываешься, маленький человечек. Кто ты? Кем ты мне приходишься?

Затем мысли стихли – так отступающий прилив оставляет на берегу утопленника. Я же перевесился через край кровати, и меня вырвало. Такой была моя реакция на прикосновение неизвестного сознания. Оно оказалось таким чуждым, что у меня возникло ощущение, будто я попытался глотнуть расплавленного масла или выпить пламя. Задыхаясь в темноте, я чувствовал, что весь взмок, и пытался понять, какой же еще Скилл проснулся в нашем мире.

XVII ВЗРЫВЫ

… и подслушал разговор между Эрилской и капитаном. Капитан жаловался, что ветер сильно потрепал корабль, словно сам Эль не желал их возвращения домой. Эрилска посмеялась над ним за то, что он верит в «таких древних богов. Они одряхлели телом и духом. Теперь ветрами командует Бледная Госпожа. И поскольку она недовольна нарческой, она заставила страдать и всех остальных». Услышав ее слова, капитан отвернулся. У него было сердитое лицо, поскольку уроженец Внешних островов всегда злится, когда испытывает страх и не хочет его показывать.

Что же касается горничной, за которой вы приказали мне следить, я ее не видел. Либо она не выходила из каюты нарчески, либо ее не было на борту корабля. По моему мнению, верно последнее.

Доклад, присланный неизвестным агентом Чейду Фаллстару, относительно возвращения нарчески домой

Я понял, что больше не засну, и потому встал, оделся и поднялся в свою башню. Там было холодно и темно, если не считать нескольких тлеющих углей в камине. Я зажег от них свечи, а потом развел огонь. Затем намочил в воде тряпку и приложил к лицу, которое отчаянно болело. Сел и стал смотреть на пламя. Через некоторое время в бесплодной попытке отвлечься от вопросов, на которые не мог ответить, я уселся за стол и занялся изучением свитков, оставленных Чейдом. В них рассказывались легенды Внешних островов про драконов, впрочем, я обнаружил два новых манускрипта, написанных яркими черными чернилами на кремовой бумаге. Чейд наверняка положил их здесь, чтобы я обратил на них внимание.

В одном рассказывалось о серебристо-голубом драконе, которого видели над гаванью Бингтауна во время решающего сражения между торговцами Бингтауна и чалседийцами. Другой на первый взгляд показался мне домашним заданием неизвестного мне ребенка, изучавшего алфавит, – буквы были неровными и написаны явно не слишком опытной рукой. Однако Чейд давно научил меня нескольким шифрам, чтобы мы могли оставлять друг другу послания. Должен заметить, что я разобрался в нем без особого труда и сердито нахмурился: либо Чейд теряет хватку и стал не слишком серьезно относиться к необходимости сохранять в тайне некоторые вещи, либо подготовка его шпионов оставляет желать лучшего.

Потому что передо мной лежал отчет одного из его шпионов, посланных на Внешние острова. В нем содержались главным образом сплетни, слухи и обрывки подслушанных разговоров на корабле нарчески, возвращавшемся домой. Ничего особо полезного мне обнаружить не удалось, хотя упоминание о Бледной Женщине обеспокоило. Возникло ощущение, будто меня нагнала тень из прежней жизни и тянет ко мне острые кривые когти.

Я готовил себе чай, когда появился Чейд. Он отодвинул в сторону потайную дверь и с трудом протиснулся внутрь. Щеки и нос у него покраснели, и в первый момент я пришел в ужас, решив, что старик пьян. Держась за край стола, он опустился на мой стул и жалобно сказал:

– Фитц?

– Что такое? – спросил я, подойдя к нему.

Он посмотрел на меня, а потом ответил – слишком, на мой взгляд, громко:

– Я тебя не слышу.

– Что с тобой случилось? – спросил я снова, на сей раз громче.

Не думаю, что он меня услышал, но он ответил:

– Она взорвалась. Я работал над той смесью, ну, помнишь, я показывал, когда побывал у тебя в хижине? На сей раз сработало даже слишком хорошо. Она взорвалась!

Чейд поднял руки и погладил щеки и брови. Лицо у него было трагическим. Я сразу понял, что его беспокоит, и принес ему зеркало. Он тут же принялся себя разглядывать, а я отправился за тазиком с водой и чистой тряпицей. Чейд приложил к щекам влажную тряпку, а когда убрал ее, они приобрели относительно нормальный цвет. Однако большая часть бровей осталась на компрессе.

– Похоже, взрыв получился довольно сильный. Волосы у тебя тоже обгорели.

– Что?