когда парламентариев лишили привилегии, почта ощутимо разбогатела.
С течением времени на смену парламентским уловкам пришли другие. Конечно, макать перо в молоко вместо чернил — крайность, были способы и попроще. Например, подчеркнуть в газете слова, прочитав которые, адресат прекрасно поймет, что хотел сообщить отправитель. Или плату взимают с посланного листа. Но ведь когда он дойдет по адресу, его можно разрезать! Эта простая мысль привела к столь же простой уловке — на каждом листе умещали по нескольку деловых писем разным лицам, их разъединение и вручение брал на себя получатель. А еще были, как и во все времена, оказии; порой богатые купцы разорялись на содержании личных гонцов. Казна несла огромные убытки, в борьбе с которыми оказалась бессильна даже сыскная служба “поимщиков письменных курьеров”, организованная не иначе, как в отчаянии: один купец, например, получил в 1836 году около 8 тысяч писем; почти 6 тысяч из них были доставлены контрабандным образом.
Возникла парадоксальная ситуация. Днем и ночью мчались во все концы Англии под вооруженной охраной, с невиданной до недавних пор скоростью 7 и более миль в час конные дилижансы королевской почты, а люди прибегали к обману или же вообще не желали пользоваться ее услугами. Требовалось срочное вмешательство экономиста. В роли такового выступил депутат Палаты общин Самюэл Роберте. В 1824, 1829 и 1836 годах он выпустил брошюры, в которых ратовал за введение для писем внутри страны единого, вне зависимости от веса и расстояния пересылки, тарифа в 1 пенс. Этим он, как видите, предвосхитил идеи Роуленда Хилла и помог ему провести реформу. Но и у Робертса был предшественник, да еще какой! В 1583 году польский король Стефан Баторий повелел: “Оплату частных писем, сдаваемых на почту, мы устанавливаем в 4 польских гроша независимо от отдаленности места, куда отправляются письма”.
Итак, не все новое ново и не все старое плохо; верная идея не стареет веками.
То, что было понятно еще четверть тысячелетия назад польскому королю, современникам Роуленда Хилла казалось предприятием неоправданным и опасным. В самом деле, раньше стоимость пересылки зависела в основном от расстояния, веса письма и способа доставки — все разумно, экономически обосновано. Допустить, чтобы путешествие письма на соседнюю улицу и в другой конец Англии обходилось отправителю в одну и ту же сумму, конечно же, нелепо. Да и сумма смехотворно мала — всего один пенс. Королевская почта сразу прогорит. Правда, сейчас близкая пересылка обходится в целых четыре пенса, а за дальнюю приходится платить и вовсе дорого — полтора шиллинга. Но это говорит лишь о том, что тарифы надо снижать, совершенствовать…
Хороший шахматист охватывает мысленным взором партию в целом. Плохой — никогда не видит ее целиком; перед тем как передвинуть фигуру, он прикидывает, как изменится ситуация через три хода…
“Гвоздем” почтовой реформы, которую предложил Роуленд Хилл, был единый почтовый тариф, а марка и конверт с напечатанной на нем стоимостью пересылки корреспонденции — главными инструментами ее осуществления. Реформа пробивала себе дорогу с боями. Про нее писали в листовках, газетах, вели ожесточенные споры в гостиных и на стихийно возникавших митингах. Марка выглядела непривычнее конверта, поэтому в перепалках ей уделяли большее внимание. И вскоре она стала символом задуманного. Марок еще не было, а мода на них уже возникла — этого не предвидел даже проницательный Хилл.
Скептики оказались посрамлены: с первых же дней продажи марки пошли нарасхват. В 1840 году по сравнению с предыдущим количество писем в Англии возросло больше, чем вдвое. Доставка корреспонденции ускорилась. Теперь, когда почта взимала деньги вне зависимости от расстояния, ее работники стали стремиться пересылать письма кратчайшими маршрутами. (Прежде, увы, наблюдалось обратное явление).
Сельский учитель разобрался в экономике лучше специалистов: проявив научный подход, он добился блестящих результатов. И степень доктора наук, которую присудит ему Оксфордский университет, — заслуженная ветвь в лавровом венке победителя. А пока что все довольны. Все, кроме врагов — вроде тех, кто подбрасывал мышей в почтовые ящики Парижа. Эти люди распустили слух, будто от клея на марках начинается рак языка.
Как говорит восточная пословица: “Собака лает, а караван идет” И все-таки через 12 лет специальный комитет по почтовым маркам сочтет целесообразным предать гласности рецепт состава: крахмал картофельный и пшеничный плюс столярный клей. Отчет попадется на глаза Чарлзу Диккенсу, и он напишет один из лучших своих памфлетов “Великий секрет британского клея”.
ИЗ ПЕРУ ВОКРУГ СВЕТА
— Торопитесь, сеньоры, почта приготовила вам хороший подарок…
Сухощавый, подтянутый чиновник выдержал короткую паузу, дружески подмигнул стоявшему поблизости старику с бронзово-прокаленным зноем лицом и решительно нажал на рычаг. Из машины показался кусочек бумажной ленты со свежеотпечатанной маркой. Чиновник повторил движение. Вслед за первой маркой появилась вторая, третья…
Он аккуратно отделил их, помахал в воздухе — пусть получше просохнет краска, и, наслаждаясь произведенным эффектом, продолжал:
— Зачем отягощать лошадей тем, что поезд домчит вернее и дешевле? Нашей первой в Южной Америке железной дороге Лима — Кальяо исполняется двадцать лет. И почтовое ведомство решило снизить стоимость перевозки писем по ней вдвое. Готовьте по пять сентаво вместо десяти — и я отпечатаю для каждого вот такую прекрасную марку с изображением паровоза.
— На тебе десять, — протянул монету старик. — И дай две марки. Одну я наклею на письмо в Кальяо. А другую оставлю на память. Покажу внучатам, расскажу им, как двадцать лет назад начинал строить эту дорогу…
Марки бывают стандартные и специальные, памятные. Первые из них постоянно допечатываются, находятся в обращении десятилетиями. Например, созданная еще в 1872 году норвежская “цифра с почтовым рожком” исправно несет службу и по сие время. Специальные же выпуски выходят по определенным поводам — они посвящаются какому-нибудь событию, юбилею, теме. Первой среди них принято считать марку, выпущенную в год двадцатилетия железной дороги Лима — Кальяо.
…Чиновник продолжал начатое. Время от времени он заправлял в привезенную из Парижа машину новую бумажную ленту. Изготовитель первого выпуска специальных марок отдаленно напоминал кассира в нынешнем магазине, но, конечно, не подозревал об этом. Точно так же, как и о том, что со временем его труд станет предметом долгих споров и даже нападок.
Справедливости ради заметим, что споры эти возникли не скоро, а тогда, когда тронувшийся в путь в 1871 году марочный перуанский локомотив уже сделал свое дело. Был он маломощный, путешествовал исключительно в пределах страны (и то громко сказано — длина железной дороги была всего-то 14 километров). А повлиял на выпуск знаков почтовой оплаты во всем мире. Клиентам почты примелькались марки с портретами правителей, гербами и эмблемами. При наличии выбора они отдавали предпочтение другим, с более привлекательным и менее привычным изображением. Изготовители марок стали призадумываться над разнообразием сюжетов. А наибольшие возможности в этом направлении сулили как раз специальные выпуски.
К концу прошлого века у памятных марок наряду со сторонниками появились и противники. Самые ярые, по иронии судьбы, оказались как раз там, где была выпущена первая марка — в Англии. В 1895 году они даже объединились в общество по борьбе с памятными, или, как их еще называют, коммеморативными марками. Результат борьбы всем нам хорошо известен…
Сторонники же новых марок оказались людьми дотошными и решили выяснить — не было ли выпусков, приуроченных к какому-либо событию, до “перуанского паровоза”?
…14 апреля 1865 года. В Вашингтоне царит ликование: несколько дней назад кончилась гражданская война. Негры освобождены от рабства! Потомок первых поселенцев, лесоруб, плотогон и землемер, почтовый служащий, а затем адвокат и избранный уже на второй срок президент страны совершенно счастлив. Когда замолкают пушки, возвышают голос музы. И он, отложив на время государственные заботы, отправляется в вашингтонский театр, не помышляя о том, что вскоре сам окажется главным действующим
