«Мир приключений» 1987 (№30) [Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказ

упускал возможности пополнить и освежить запас знаний. Все это вкупе со свойственной выдающимся коллекционерам тонко развитой интуицией сделало его непревзойденным специалистом.

Однако известный финансист боялся известности филателиста. Публиковал он свои интересные и глубокие наблюдения чрезвычайно редко. Избегал всяческой рекламы и предпочитал оставаться для читателей таинственным “мосье Ф из Парижа” или же просто “обладателем парижской коллекции”. Кроме нескольких избранных филателистов, в заветных комнатах бывали единичные друзья.

В конце концов финансист подвел коллекционера. Феррари проникся германофильскими настроениями и незадолго до первой мировой войны в пятый раз сменил гражданство, стал подданным кайзера. С первыми же залпами пришлось перебраться из Парижа в оставшуюся нейтральной Швейцарию. Кое-что из марок удалось забрать с собой, но большая часть их осталась во Франции, в австрийском посольстве.

Феррари умер, так и не дождавшись конца войны. Его завещание было оглашено уже в мирные дни. Коллекцию предстояло передать Берлинскому почтовому музею. Но радость работников музея была преждевременной: уязвленное французское правительство решило продать собрание, а выручку включить в сумму выплачиваемых побежденной Германией репараций. 14 аукционов с 1921 по 1925 год принесли около 30 000 000 франков, что составляло 402 965 фунтов стерлингов или 1 632 524 доллара. Такая выручка потрясала воображение, о ней взахлеб писали газеты всего мира, переводя сумму из одной валюты в другую. Спустя несколько лет наследники Феррари продали и те марки, что оказались в Швейцарии. Уникальная коллекция перестала существовать, растворилась в мировом филателистическом океане.

Коллекцию Феррари называют баснословной, пишут, что подобной не было ни у одного из его предшественников и уже наверняка ни у кого не будет Действительно, она была почти полной, славилась обилием разновидностей и ферраритетов. Прежде чем искать объяснение этому слову в справочнике, давайте снова вернемся в Лондон, на сей раз — начала нашего столетия. Куда именно, нам подскажет кажущееся теперь фантастическим объявление: “Продажа всех видов факсимиле, поддельных надпечаток и гербовых марок. Лондон, Каллам-стрит, 1. Фальшивки любой категории поставляются по первому требованию”.

Итак, наш путь лежит на Каллам-стрит, 1, в лавку, где обосновалась широко известная в то время среди филателистов “лондонская шайка” в составе Альфреда Бэнджамина, Джумана Сарпи и Джорджа Джеффриса. Чем они занимаются, мы знаем… Но постойте, кажется, нас опередили! Кто этот строгий усатый господин? Филипп ля Ренотьер де Феррари?! Вот он берется за ручку двери… Не будем ему мешать. То, что произойдет дальше, уже описано английским филателистическим журналистом Фредериком Джоном Мельвилем.

Феррари (входит). Доброе утро, господин Сарпи! Есть у вас что-нибудь для меня?

Сарпи (в раздумье). Думаю, что есть. Перевернутая надпечатка на марке Стрэйтс-Сеттльментс. (Замолкает, затем говорит громче). Послушайте, Бэн, есть у нас перевернутая надпечатка из Стрэйтс? Господин Феррари хочет взглянуть на нее.

Бэнджамин (из-за перегородки). Кажется, есть, Сарп. Сейчас проверю.

Через несколько минут он передает марку Сарпи. Тот показывает ее Феррари, который берет марку

Феррари. Нет ли у вас марки с двойной надпечаткой, одна из которых перевернута?

Бэнджамин (за перегородкой). Была где-то. Да где же она?

Небольшая пауза, во время которой Бэнджамин изготавливает нужную марку

А теперь заглянем в справочник. Ферраритеты, прочтем мы там, — это фальшивки, подделки и преднамеренно изготовленные макулатурные экземпляры с применением подлинных оригинальных клише и материалов. Они появились на свет около 1900 года, когда стало известно, что Феррари расходует значительные суммы на приобретение разновидностей марок.

Но как же случилось, что “король филателистов”, владевший “редким даром распознавания раритетов”, так легко попадался на удочку мошенникам? Считают, что он делал это сознательно, поддерживая фальсификаторов по “филантропическим” соображениям.

Странная благотворительность! Быть может, она объясняется тем, что коллекция Феррари во многом уже исчерпала возможности классической филателии? Или же Филипп ля Ренотьер, обладавший чувством юмора, поощрял создание названных его именем фальшивок, усматривая в этом своеобразную пародию на чрезмерное увлечение разновидностями, которому и сам был подвержен? Во всяком случае, невероятную историю с ферраритетами можно рассматривать как один из предвестников грядущих веяний, основательно потеснивших всю классическую филателию.

У КАЖДОГО СВОЙ КОНЕК

Коллекционер пробежал глазами газетное объявление, и сердце замерло. Он прочел еще раз, вникая в смысл каждого слова. Все правильно: в предназначенной к продаже коллекции старых марок была знаменитая “красная саксонская тройка”. Его охватило предчувствие близкой удачи и — тревога: за этой редкой маркой в Германии охотятся многие, конкуренция будет острой.

Однако надежды не оправдались. Случилось то, о чем коллекционер и думать не хотел: “саксонская тройка” оказалась фальшивкой, притом довольно грубой. Повышенный интерес к “изюминке” аукциона сменился всеобщим разочарованием. Особого желания купить заурядную коллекцию никто не выказывал, и по всему выходило, что ей суждено быть проданной за сумму, возможно, ниже той, что она заслуживает.

Коллекционер, с которого мы начали рассказ, огорчился не меньше, а может, и больше других. Но он был человеком практичным и, чтобы не жалеть о зря потраченном времени, приобрел коллекцию по сходной цене. Вернувшись домой, он еще раз тщательно осмотрел альбом. Как и водилось у старинных филателистов, марки были приклеены к страницам намертво — аккуратнейшим образом, стройными рядами. Коллекционер покачал головой, представив, сколько терпения вложил создатель альбома в пагубное-для марок дело, и немедля принялся за их спасение. Марки предстояло вырезать из страниц и освободить от остатков бумаги и клея в теплой воде, или, как говорят филателисты, водяной бане. У фальшивой “саксонской тройки” ножницы приостановились, но только на миг. “Сохраню и подделку, хотя бы на память о пережитых волнениях, — решил коллекционер. — Или обменяю, ведь есть люди, которые собирают именно такие вещи”.

Фальшивка легла на стол рядом с другими марками, а затем очутилась в воде. Через несколько минут бумага с оборотной стороны экземпляров стала отслаиваться. И вдруг коллекционер увидел, как из-под фальшивой марки выглядывает еще одна “саксонская тройка”! Предчувствие удачи вспыхнуло в нем с новой силой. Но он не позволил себе ни единого торопливого движения. Осторожно извлек марку пинцетом, положил на промокательную бумагу, вооружился лупой. Сомнения отпали — это была самая настоящая “красная саксонская тройка”. Упрятанная прежде от завистливых глаз под своим поддельным двойником, она, не в пример другим экземплярам коллекции, оказалась в преотличнейшем состоянии.

…Эта история приключилась в 1930 году, через 80 лет после выпуска “красной саксонской тройки”. Для ее создателей она прозвучала бы как нечто совершенно невероятное. Вряд ли они усомнились бы, что, отпечатанная в немалом по тем временам количестве — пятьсот тысяч экземпляров, марка станет широко известной. Но откуда столь необыкновенная популярность у заурядного с виду знака почтовой оплаты? И почему его причислили к редкостям при таком-то тираже?

Подход к выпуску первой марки в королевстве Саксония был сугубо деловой, прозаический. Номинал 3 пфеннига предопределила стоимость пересылки бандеролей и печатных изданий, для оплаты которой и затеяли выпуск. Выбор сюжета рисунка затруднений не вызывал: сумма почтового сбора — вот что должно прежде всего бросаться в глаза каждому. Но такие марки с крупными, словно на монетах, цифрами в центре уже были в ходу в некоторых старонемецких государствах. Художник, не мудрствуя лукаво, взял баварскую однопфенниговую марку, нарисовал вместо единицы другую цифру, поменял название государства, и пошла гулять по свету “красная саксонская тройка”.