— Да нет, — поправил меня аспирант, — тут копать надо глубоко. Нужно снять слой земли минимум метра в четыре, ведь речь идет о двенадцатых-тринадцатых веках.
Я чувствовал себя превосходно. Сегодня мне удалось сделать еще один вклад в наше дело, вопреки всем скептикам-нытикам, да еще какой! Ох, опять меня понесло на самовосхваление. Моя бабушка мне в таких случаях насмешливо говорит: «Сам себя не похвалишь, так сидишь как оплеванный». Народный юмор… Чувствуя себя находчивым, ловким, неотразимым и удачливым, я возжелал новых побед.
— Слушай, Вершинина, ты себе не представляешь, что за лодка у дяди Сергеева! Блеск! Настоящий фрегат! Пойдем, покажу, а заодно помогу вымыть тару, — галантно предложил я. И действительно, удача сопутствовала мне: Инга охотно согласилась.
Вскоре мы уже сидели с ней на берегу заливчика, уютно устроившись рядом с единственным на пустом берегу ивовым кустом. Солнце косо опускалось за горизонт, плавя зубчатую кромку далекого леса, и парчовые лоскуты заката лениво трепались на воде прямо у наших ног. Высокие перистые облака отливали перламутром. Со стороны деревни доносилась музыка: кто-то, терзая гармошку, пытался побороть мелодию из «Шербурских зонтиков». Ветер стих, и прозрачная, легкая, как паутина, тишина, не нарушаемая, а только подчеркиваемая плеском рыбьей мелочи, опустилась на реку.
Я видел, как напряглась Инга в ожидании, и чувствовал, что смелость моя как-то растаяла. Собственно говоря, мне еще ни разу не приходилось объясняться в любви, и я не знал, с чего начать. Я осторожно взглянул на нее. Инга не мигая смотрела на багровую верхушку светила, очень медленно и отлого опускающегося за лес.
Сбоку на ее загорелой шее, красиво прикрытой волнистой прядью волос, мерно пульсировала какая- то жилка. «А что, если просто обнять и прижаться губами прямо к этому месту на шее, чтобы ощутить биение ее сердца?» — подумал я. Инга, естественно, все понимала, я видел, как она напряглась, в этом напряжении я почувствовал какое-то внутреннее сопротивление тому, что должно было сейчас произойти. «Промедление смерти подобно…» Надо смелей, все говорят, что девушкам это нравится. Но на самом деле неожиданно даже для самого себя спросил:
— Слушай, шеф назвал тебя сегодня Ингулей… Это он придумал? Как, кстати, зовут тебя дома?
— Гуся. Это папа выдумал.
Я невольно рассмеялся.
— А, все понятно: Инга — Ингуся — Гуся!
Напряжение спало, обстановка разрядилась. Нам обоим вдруг стало легко и просто.
— Знаешь, ты молодец, Василий, — быстро и горячо заговорила она, — нет, честно, я не ожидала от тебя такой прыти в истории с дядей Сергеевым. Кто бы мог подумать?
— Ну, я почувствовал, что Андрей сознательно отдал всю инициативу нам. Он, видно, хочет, чтобы мы сами действовали, а не только сидели у него за спиной.
— Нет, здорово, слушай! Хотя мне жаль, что завтра наши приключения могут кончиться. Ведь осталось всего ничего: пройти каких-то тридцать километров на лодке, свернуть в протоку за этой самой варакой и поискать в заброшенном скиту. Глядишь, завтра же и вернемся в Слободу с золотым идолом.
— Ну, все может оказаться куда сложнее. У меня есть предчувствие, что все приключения еще впереди. Ведь Пирогов сказал, что все богатство заключено в Библии, и только. А что это за богатство? Ерунда какая-то! Или загадка?
— Я думаю, что в Библии спрятан план, схема или еще какой-нибудь документ на этот счет…
Тут я опомнился. Увлекшись, мы говорили в полный голос, и я завертел головой, осматривая округу. Поблизости я никого не увидел, но беспокоящее чувство присутствия кого-то постороннего заставило меня встать и раздвинуть ивовые ветви. Раздвинул и тут же бросил, меня словно ошпарило! По другую сторону куста, прямо на берегу, темнела фигура лежащего человека. Я успел заметить только смутно белеющее лицо, почти растворившееся в тени низко надвинутого козырька.
В ответ на вопросительный взгляд Инги я молча взял ее за руку и, приложив палец к губам, осторожно уступил свое место.
Она посмотрела сквозь ветви и сделала недовольную гримаску. Вышло не здорово, и мы это оба ощутили.
Слышал ли человек за кустом наш разговор? И кто он, почему оказался именно здесь? Задремавший рыбак? Случайный гуляка, заснувший в подпитии? Может быть. А если нет? Может, он все наши разговоры об идоле намотал на ус и только прикинулся дремлющим, не желая, чтобы его опознали?
Как бы то ни было, момент, что называется, был скомкан. Не сговариваясь, мы двинулись берегом в сторону лагеря. «Прокол, прокол, — ошарашенно думал я, — похоже, раззвонили о наших секретах на весь свет… Хотя, — пытался успокоить я себя, — ну, что такого? Подумаешь, тайны мадридского двора».
Однако успокоенность не наступала.
Сели. Я молчал. Инга молчала. То романтико-лирическое настроение, которое овладело мной целиком в начале вечера, развеялось бесследно. «Что такое, в сущности, любовь? Любовь, прежде всего, ослепление. Иначе чем объяснить тот факт, что влюбленные считают всех окружающих самыми обычными людьми, кроме одного. Выходит, что все видят, один не видит», — брюзгливо думал я, продолжая серчать на весь свет.
— Ты в миноре? — тихо спросила Инга. — Пойдем-ка, дружок, восвояси…
Я поднял с земли ветку, зашвырнул ее далеко в воду, и она исчезла во тьме.
— Палатки свернуть, костер залить, вещи тащить к лодке! — весело командовал Андрей.
Мне он поручил тщательно собрать весь мусор, накопившийся в районе стоянки, и предать его земле.
— Туристский закон: все отходы цивилизации вниз гони на полметра и чтоб ни банки-склянки, — наставлял он, вручая мне саперную лопатку.
Я быстро сложил все, что ранее не было сожжено в костре, в старую газету и огляделся, держа пакет в руках. Между соснами, как раз за стоянкой, ранее прикрытая палаткой, виднелась узкая глубокая яма.
— Василь! Кончай ночевать! — кричали снизу ребята. Они уже перебрасывали рюкзаки из рук в руки, укладывая их в фелюгу дяди Сергеева. — Давай по-быстрому!
Я сделал шаг вниз, опускаясь в яму, и сильно ударил лопатой, выворачивая дернину. Стараясь поскорее закончить работу, прямо руками сгреб песок. На поверхности оказалась вывернувшаяся откуда-то стертая, заржавелая подкова. «Взять, что ли, на счастье?» — подумал я, похоронив пакет и отряхивая землю с одежды.
Сбежав вниз по склону, размахивая подковой над головой, еще на ходу заорал:
— Давай приколотим к корме нашей посудины! На счастье!
— Погоди. — Президент фирмы взял находку, повертел в руках. — Откуда это?
— Понес пакет с мусором, копнул раз-другой, там, в яме. А что?
— В какой яме? А ну, покажи! — неожиданно заинтересовался моей находкой Андрей.
Мы снова взбежали на холм.
— Вот, пожалуйста, — с трудом переводя дыхание, показал я на свежевырытую землю.
Андрей присел на корточки у места, где я извлек из земли подкову, потом медленно, пятясь назад, начал спускаться к берегу.
— Все ясно! — крикнул он снизу. — Иди к лодке, там поговорим, а я уж, как всякий умный, обойду по бережку, вверх не полезу.
У мотора хлопотали Сашка и Сергеев.
— Ты только аккумулятор зря не гоняй. Движок у меня с пол-оборота берет. И почаще проверяй, не забита ли решетка. Следи за сливом и, в случае чего, прочищай.
— Все будет железно. Это дело мы понимаем! — солидно отвечал Сашка, вытирая ветошью запачканные руки.
— Когда у меня она долго стоит, я беру вот пузырек с авиабензином и порскаю прямо под воздушный фильтр. Вот, понял? Пошла-а!
Мотор конвульсивно забился, по воде пополз шлейф едкого дыма.
— Это ничего. Сейчас прогреется, будет как ходики.
Видно было, что дядя Сергеев немного переживает переход своего судна в чужие руки, но, как
