обнаженная женщина. Я узнал девицу, которую видел в последний вечер в гостинице «Блуд».
На палубе мы немного постояли. Здесь было почти так же душно, как в трюме.
Я думал о капитане: как же он любил свою жену, если воспоминания о ней до сих пор его не отпускают.
– Должно быть, он сильно по ней скучает, – сказал я Гарри Грину.
Тот лишь плечами пожал.
– Вообще-то в делах любви ничего не разберешь, – возразил он. – А если я тебе скажу, что не прошло и года после ее смерти, как он снова отправился на Арувулу и хотел взять в жены другую девушку?
Я был потрясен и не сумел скрыть этого.
– Так оно и было, – вздохнул Гарри. – Именно так он и поступил. Вождь и старейшины велели ему убираться с острова и никогда больше не возвращаться. Вот я говорю: в делах любви никто ничего не знает наверное. Я вот думаю, он влюбился не столько в женщину, сколько в ее татуировку. На некоторых картинах даже не поймешь, то ли это женщина, похожая на ящерицу, то ли ящерица, ставшая женщиной.
Там, в студии, я все время боялся, как бы капитан не застиг нас врасплох.
– А он знает, что вы видели его картины? – спросил я Гарри теперь.
– Еще бы! – ответил он. – Капитан всегда интересуется моим мнением.
И я в очередной разубедился: капитан «Камнока» – очень своеобычный человек. Гарри легко разгадал мои мысли.
– Полно, Энди, – улыбнулся он. – Если в человеке нет сумасшедшинки, ему доверять нельзя.
Эту мысль я понять не мог.
– Хороший ли он капитан? – спросил я.
– Весла господни! – воскликнул Гарри. – С человеком надежнее мне и не доводилось плавать. Шторма избегает, как чумы. Он же не может рисовать, если волны разгуляются.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Мне как большинству подростков, трудно было представить себе пору, когда взрослые не были взрослыми. Теперь я жалею, что не расспросил Гарри о его детстве. В том возрасте, когда я учился в начальной школе, он отправился юнгой в первый свой рейс на Патагонию. Его образованием стала жизнь среди необычных людей, странствия по дальним уголкам мира. Он сражался с бурями возле мыса Горн.
Я знаю, Гарри только рад был бы рассказать мне про свою молодость, но я не спрашивал. Правда, один вопрос я ему задал, один очень личный вопрос – вскоре после того, как он показал мне картины капитана. Душной и влажной ночью, когда мы стояли на палубе, облокотившись на леера.
– Гарри, а вы женаты? – Я уже какое-то время думал об этом, представлял себе, какую женщину он мог бы взять в жены. Мне хотелось знать, есть ли у моего друга дети, и к любопытству примешивалась изрядная доля ревности.
Он ответил не сразу – сначала метнул на меня свирепый взгляд из-под бровей, и я испугался, что обидел Гарри, нарушил какую-то незримую границу. На самом деле он обдумывал ответ, и вскоре его речь полилась как обычно.
– Нет, детей нет. Но женат я как-то раз был. Давно уже. Я только вернулся из рейса на Макарены [8]…
… Ему исполнилось двадцать пять лет в тот день, когда они вошли в порт. Он, как водится, расположился в Доме моряка неподалеку от гавани. Но затем привычный ход вещей нарушился: Гарри тяжело заболел. Организм отказывался удерживать пишу, больной не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Доктор надеялся, что это просто тяжелый случай тропической лихорадки денге – «костоломной лихоманки», как зовут ее моряки. Должно быть, его заразили гигантские москиты на Макаренах.
Как бы там ни было, по лицу доктора Гарри видел: тот опасается, как бы пациент не помер.
Женщина, работавшая сиделкой в Доме моряка, сказала, что у нее дома есть свободная комната, и она возьмет к себе Гарри и будет ходить за ним. Там он выздоровеет или умрет.
Звали эту женщину Хизер.
Дом был большой, старый, с темными деревянными панелями на стенах. Мрачноватое место, единственное яркое пятно – красно-желтый попугай по имени Дэйзи. Отец Хизер, капитан дальнего плавания, привез его дочери в подарок из Рио. Клетка висела на кухне, и Хизер научила попугая говорить: «Здравствуй» и «До свидания».
Сама Хизер была маленького роста, очень энергичная, курчавые рыжие волосы выбивались из пучка на затылке. Хизер часами терпеливо сидела у постели больного, предвосхищая любое его желание. Никто в жизни так не ухаживал за Гарри. Разумеется, оправляясь от одной лихорадки, он подхватил другую – любовную.
Вскоре он смог выбраться из постели, начал ковылять по дому. Потом удалось спуститься по лестнице, а там уж – и по улице пройтись, не выбившись из сил. Тем временем он все больше влюблялся в Хизер. Она спасла ему жизнь и теперь платила ему взаимностью – он видел любовь в ее глазах.
Через два месяца сердечных мук он решился объясниться и попросил Хизер выйти за него замуж. Она колебалась – Гарри счел это за проявление девичьей застенчивости. Он настаивал, и Хизер уступила.
Ему бы следовало насторожиться, когда Хизер уперлась, но Гарри был слишком счастлив – и оттого, что к нему вернулось здоровье, и оттого, что был влюблен.
Свадьбу сыграли скромную. Отец ее был в очередном рейсе, так что его на празднике не было, а через неделю и Гарри предложили место на судне, которое шло в Западную Африку. Хизер ничего не имела против. Это хорошо, сказала она, что мужчина служит своей профессии. Гарри попросил разрешения взять с собой Дэйзи: мол, попугай составит ему компанию и будет напоминать о жене. Хизер не возражала.
