и она «растворится» среди остальных.
Под некоторыми фотографиями были написаны имена: Вайолет Чэмберс, разумеется, Дэйзи Уинтерс, Дейдр Финчэм, Элайс Коннелл, Рона Макинтайр, Ким Стотард, Венди Малтраверс, — установленные по сличению медицинских карточек, карточек стоматологов и по физическим приметам. Не по картотекам пропавших людей, конечно, хоть они и были ключевым подспорьем при установлении большинства жертв преступлений, но здесь оказывались бесполезными. Все погибшие женщины, по правилам системы, туда все еще не были включены. Все они по-прежнему требовали льгот, платили муниципальные налоги, получали арендную плату за жилье, из которого выехали, заполняли налоговые декларации и время от времени посылали почтовые или рождественские открытки бывшим соседям.
— Все мертвы, кто должен быть жив, — пробормотал он себе под нос.
Если на первой маркерной доске между фотографиями не было соединительных линий, то на второй не было ничего, кроме исчеркавших всю ее поверхность линий с непонятными надписями над ними. Это была карта финансовых операций: прямые вклады и постоянные поручения, входящие и исходящие выплаты. Каждое пересечение на доске означало счет в банке или в строительном обществе, а каждая линия — переведенные деньги. И в этой сложной финансовой паутине ничто не указывало на сидящего в центре паука. Отсутствовал центральный счет, на который переводились бы деньги с других счетов. Часто попадались пунктирные линии, уводящие в сторону от основной сети, словно якорный канат, указывающий направление, в котором деньги выводились то с одного, то с другого счета (в большинстве случаев сотни фунтов, иногда тысячи), но всякий раз оно было разным.
На другой стороне доски была помещена карта района Эссекса. Красные флажки указывали местоположение банкоматов, которые использовались для снятия денег со счетов. Кое-где этих флажков было много, но ничто не указывало на то, что убийца живет в определенном месте.
Лэпсли поймал взгляд проходящего мимо констебля.
— Кто отвечает за обновление доски? — спросил он.
— Констебль Суинерд, сэр, — ответила девица прокуренным голосом.
— Можно позвать его? — Лэпсли не был уверен, что помнит, кто такой констебль Суинерд.
Он оказался блондином со слегка лысеющим лбом.
— Сэр? — произнес тот, подходя. В его голосе был крыжовник со сливками.
— Эти флажки… они не расставлены в каком-то особом порядке?
Тот нахмурился:
— Сэр?
— На них не помечены номера: который из них является самой ранней операцией и который самой поздней.
— Проблема в том, сэр, что когда я их ставил, информация приходила по капле. Банки не очень-то желали сотрудничать. К тому же нам приходилось выписывать запросы по счетам каждой жертвы по мере ее опознания. Пока все операции не будут выявлены, нельзя сказать, какая из них самая ранняя, а какая самая поздняя, и потому невозможно пронумеровать промежуточные операции.
— И пока не установлены шесть жертв?
— Так точно, сэр.
Лэпсли немного подумал.
— Может оказаться, что их никогда не установят, вот в чем проблема. Вы можете подписать на этих флажках… «1» для первой и самый большой номер для самой последней операции. Позднее мы всегда сможем поменять номера, если получим еще какую-то информацию.
— Сэр. — Констебль выглядел недоуменным, вероятно, из-за объема работы, которую его попросили выполнить, но ушел без всяких возражений.
— Еще одно! — крикнул Лэпсли ему вслед. — Пометьте зелеными флажками те места, где были дома жертв.
— Да, сэр, — обреченно отозвался тот.
Когда ушел констебль Суинерд, вошла Эмма Брэдбери. Она поймала взгляд Лэпсли и подошла.
— Босс, мы получили от доктора Катералл предварительные результаты вскрытия. Она действительно поработала без перерывов. Если не считать дефектов на правой руке всех жертв, следов насилия нет. Но токсикологический анализ показывает, что по крайней мере в пяти случаях использовался яд.
— Всего в пяти?
— Остальные тела слишком разложились. В отчете указывается, что со временем некоторые яды распадаются настолько, что их невозможно обнаружить.
— Итак… какие же яды они обнаружили?
Эмма посмотрела записи.
— Пирролидизиновый алкалоид, — прочитала она, спотыкаясь на словах, — андромедотоксин, таксин, цианогенный гликозид, сложный терпен, который невозможно точно определить. И разумеется, колхицин у Вайолет Чэмберс.
— Нет стрихнина? Нет цианида? Нет варфарина?
— Пока не обнаружено. Никаких классических ядов.
Лэпсли немного подумал, возвращаясь мыслями к саду возле дома, где были обнаружены трупы. Саду Смерти, как он его назвал.
— Возвращайтесь к доктору Катералл, — велел он. — Я хочу знать, можно ли какой-нибудь из этих ядов получить из обычных или садовых растений. Не забывайте, колхицин вырабатывают из лугового шафрана.
— Да, босс. Как я могу забыть?
Когда она вышла, Лэпсли еще раз огляделся. В комнате происшествий, казалось, все были погружены в срочную работу. Он ушел, прежде чем разговоры и щелканье клавиш вывели его из себя.
Сидя за закрытыми дверями «тихой» комнаты, он постепенно заставил себя расслабиться. В голове продолжал формироваться портрет убийцы: смутный, размытый, но он уже точно был. Например, она почти маниакально методична. То, как преступница поступила с финансовыми средствами своих жертв, показывает, что она способна одновременно держать в уме сложные комбинации фактов. А то, что она рассылает почтовые и рождественские открытки, предполагает наличие способности учитывать мелочи. Преступница не просто убивает и едет дальше. Нет, она заставляет все крутиться, чтобы создавалось впечатление, будто все ее жертвы живы. Не считает ли она — в какой-то мере, — что если создавать впечатление, будто они живы, то они не совсем мертвы?
На языке возникло ощущение ветчины еще до того, как он понял, что в дверь стучат. Он повернул голову. В дверях стояла Эмма Брэдбери. Он жестом пригласил ее войти.
— Доктор Катералл говорит, все эти яды можно легко получить из нужного количества растений. Она еще что-то говорила, а я не успевала записывать, но у меня сложилось впечатление, что некоторые названные растения и впрямь являются дикими или садовыми, а другие — довольно редки. Так сказать, для специалиста.
— Значит, дом, где найдены тела, является оперативной базой нашей убийцы, — мрачно проговорил Лэпсли. — Она постоянно возвращается туда не только для того, чтобы сгрузить свежий труп, но и чтобы добыть сырье. Думаю, сад является нашим орудием убийства.
— Сад?
— Пошлите одного из констеблей связаться с каким-нибудь ботаником. Пусть они пройдутся по саду и выяснят, какие растения являются ядовитыми, какая их часть ядовита и что там за яд.
Эмма выглядела озадаченной.
— Откуда мы возьмем ботаника?
Лэпсли пожал плечами:
— В каком-нибудь университете или в садоводческом центре, где угодно. Найдите специалиста по садоводству. И обеспечьте, чтобы кто-нибудь следил за домом. Я хочу, чтобы все, кто придет туда, были проверены, включая почтальона и разносчика товаров.
— Да, босс. И еще констебль Суинерд спрашивал вас. Говорит, что закончил с картой.
Когда Эмма ушла, Лэпсли набрал полную грудь воздуха и сунул в рот очередную ментоловую таблетку, прежде чем выйти из «тихой» комнаты.
