Моя ладонь скользнула по шее Финна, пригнула его поближе.
— Не надо биться со мной, Финн. — Я прижалась к нему губами, в рот ему хлынул поток Очарования. — Я знаю, как...
Что-то кольнуло меня в плечо.
Ойкнув, я отпрянула. На коже виднелась капелька крови. Я поглядела на Финна круглыми глазами:
— Что за...
— Извини, Джен.
— Почему — извини? — Я ошеломленно нахмурилась и снова посмотрела на капельку крови. Потом перевела взгляд опять на Финна.
Он держал в руке что-то вроде короткой ручки.
— Я с тобой не бился. — Голос прозвучал без всякого выражения.
Я не чувствовала руки, не могла ею пошевелить. Больно не было — по телу разливалось онемение. Тут я все поняла. Он впрыснул мне железные опилки. Они разойдутся по телу, оно мало-помалу онемеет, потом опилки доберутся до мозга — и я рухну без сознания... если не хуже!
Утратив дар речи, я уставилась на него и упустила волшебство.
С воем пронизал ветер мою золотую ограду, отчаяние разбило ее на тысячи мелких осколков... Серой вуалью свернулась и скрылась в небе колдовская дымка...
Ужас пронзил меня, словно клинок. Раньше Финн сдерживал чары в себе, а теперь отпустил. Лицо его стало нечетким, потом раздвоилось. Я глядела, как два Финна таяли в дымке, а комнату заволакивало серым.
Финн прикоснулся к моей щеке:
— Не стоило тебе приходить и искать меня здесь. Надо было сразу идти к Хью. Там ты могла бы надежно укрыться.
Укрыться?
Я изо всех сил хотела задать ему вопрос, но губы не слушались. Комната покачнулась, я почувствовала, как меня обхватили сильные руки, потом Финн бережно положил меня на пол.
— Я не хотел вредить тебе, моя прекрасная дама.
Сквозь серую мглу проступило его лицо — нет, только глаза. Только они уже не были знакомого густо-зеленого цвета лесного мха — что-то с ними стало не так. Словно два затянутых тиной болотца, готовых меня засосать. Потом в серую мглу разлетелись крошечные изумруды — его слезы.
Я попыталась поймать их.
Зеленые стебельки пробивались сквозь туман, ища, опоры...
— Молодец, милый, ты ее оглушил. — Голос был женский, резкий.
Туман сомкнулся над стебельками, скрыл их из виду.
— Ты сделал укол выше сердца? — уточнил голос.
— Зачем ты меня заставила ее оглушить? — сипло проговорил Финн. — Это опасно!
— Нет. Так будет лучше. Если бы ты ее не оглушил, она могла бы попытаться взломать чары, и ты не успел бы от нее отбиться, а это гораздо опаснее. В последнее время ей не очень-то колдовалось. Многовато соли в рационе.
Надо разогнать туман. Надо найти стебельки.
Вспыхнул золотой свет, распустил трепещущие витые побеги, они вонзились в серый туман. Один зеленый стебель пробился вверх, показался из тумана.
— Я тебя предупреждала, она очень сильная! Пыталась Очаровать тебя, хотя у нее и половины силы не осталось. Надо было колоть прямо в сердце. Ну-ка подними ей майку.
— Нет, не буду.
Увы, это была скорее мольба, чем решительный отказ.
— Знаешь, Финн, придется тебе меня слушаться, я тебя такими чарами нашпиговала, что тебе не отвертеться, так что хватит ерепениться и давай делать дело.
Туман пронизали розово-пурпурные локоны, они обвили хрупкий зеленый стебелек от корешка до верха. Стебелек трепетал, вырывался, корчился от боли, пытался высвободиться. Но локоны обвивали его все теснее, и вот уже не осталось ничего, кроме клубка копошащихся ярких змей...
Горячие пальцы обшарили мне кожу.
— Ну вот, коли сюда. Я ее подержу. — На ребра навалилась тяжесть. — Прости, пчелка-лапочка, будет больно, как в адском пламени.
Укол отдался еле заметной, далекой болью. Тони ошиблась. Где-то в дальней дали раздался мой смех. Туман расцвел золотыми цветами. Потом моя грудь наполнилась холодом. И цветы увяли.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Вампирское чутье подсказало мне, что закат давно миновал и уже ночь. Глаза словно бы натерли наждаком, а веки склеили суперклеем. От ужаса перехватило горло. До боли. Я лежала, застыв, и прислушивалась.
До меня еле-еле доносилось чье-то тихое, прерывистое, частое дыхание.
Сердце ёкнуло, глаза разом открылись.
Я боязливо вгляделась в неровный полумрак. Во рту пересохло, я поморгала, туман расступился, я увидела резные каменные своды. Морщась, я медленно повернула голову к свету. Футах в пяти виднелась дверь, железная, как в «Кровавом трилистнике». Я принюхалась — повеяло сырой землей. Я была в пещере, где-то в подземельях.
Почему я не помню, что случилось?
Я попыталась разобраться в царившей в мозгах сумятице.
В жилах бродил и пузырился яд, но привычной лихорадки, подхлестнутой жаждой, на сей раз не было — все тело превратилось в один большой синяк. К тому же пахло кровью. Неужели меня застукали, когда я кого-то высасывала? Не потому ли у меня такое ощущение, будто я в одиночку подралась с полчищем бойцовых гоблинов? Живот подвело от голода, я провела языком по клыкам, то есть я ожидала нащупать клыки, но их у меня не было, просто зубы. Смятение сменилось ужасом. Неужели я настолько слилась с чарами альтер-вамп, что теперь сама не знаю, в чьем я теле?! Запах снова ударил мне по нервам. Кровь терпко пахла кислой черникой.
И тут на меня ошалевшим троллем навалились воспоминания — и разнесли мои страхи на бессмысленные обломки.
Где-то рядом был Финн.
Эта стервозина Тони повесила на него чары, да еще и подмешала к ним какой-то приворот, иначе Финн ни за что на свете не стал бы травить меня железом. Я представила себе лицо Тони, сравнила его с фотографией, которую показал мне Чокнутый Луи. Теперь я понимала, что искать, и сразу заметила сходство. Да, Тони здорово похудела, но брови и нос остались прежними.
— Джен...
Голос Финна был совсем тихий, едва ли громче шепота.
Я медленно повернула голову на голос. Футах в тридцати от меня скошенный потолок пещеры сходился с полом. В полумгле было видно, что там кто-то лежит. Финн.
— Джен! — снова послышался тревожный шепот.
Я попыталась позвать его по имени, но получилось только сиплое карканье. Я потрогала ноющую шею. Сбоку выпирал желвак размером с мяч для гольфа.
Проверила руки. Еще три отметины от укусов — одна на правом запястье, две на сгибах локтей. Увидев синюю сетку сосудов под кожей, я поморщилась. Кровососы выпили меня, чуть ли не досуха.
Неудивительно, что я теперь еле дышу.
Хорошо, хоть одежда в порядке. Им нужна была только кровь, а не прочие мои прелести.
