— Привез, — сказал Ноа. — Но дам с одним условием: чтобы не начинали, когда прочтете, никаких разговоров про меня.
Прочитав статью, мать заметила:
— Она, должно быть, отличная женщина. И честная. А ты… Ты плохо поступаешь, сын.
Ноа чуть не подавился тушеной бараниной.
— Ради Бога, Ма! Я же просил, черт возьми!
— Не выношу ругани за столом, ты знаешь!.. Никто не становится моложе, это тоже тебе известно. Женщина у вас в городе не будет долго в одиночестве.
— Да пусть ее берет, кто угодно! — крикнул Ноа.
— Вот так же думал твой отец, когда в первый раз увидел меня. Я посмеялась над его рыжими волосами и веснушками и сказала, что он похож на горячую сковородку, которую выставили под дождь. А через шесть лет мы поженились.
— Ма, я уже говорил тебе, эта женщина хуже, чем чума! Она портит мне жизнь!
— В следующий раз, когда приедешь, привези ее с собой. Если не ты, то, может быть, твой брат заинтересуется ею.
— Я никуда не повезу ee! Видеть ее не хочу!
— Прекрасно, Тогда я посмотрю на нее, когда буду в городе.
— Не смей этого делать!
— Отчего же? Хочу заиметь внуков еще до того, как придет моя смерть.
Ноа вытаращил глаза.
— Черт, о чем она говорит!
— Я же просила не богохульствовать за столом.
— Мать права, — вмешался брат. — Не хочешь сам, дай другим попробовать.
— Что ты мелешь, Арден? — возмутился Ноа. — Говоришь так, будто речь идет о последней котлете на тарелке, и нужно только взять вилку, ткнуть в нее — и она твоя.
— А что? Мне нужна жена. Хочу завести собственную ферму. Теперь, когда с индейцами подписан мирный договор, женщины уже не будут бояться жить здесь.
— Тогда езжай поскорее в город и становись в очередь. Потому что половина мужчин Дедвуда провожает ее глазами, куда бы она ни пошла. Но, судя по тому, как она не надышится на свое газетное дело, она никогда не захочет стать женой фермера. Еще чего! И потом мисс Меррит старше тебя.
— По-моему, ты говорил, что не знаешь, сколько ей.
— Не знаю, но думаю, что старше.
— Ты сказал вроде двадцать пять.
— Может, и так.
— А мне уже двадцать один!
— Вот видишь! Я ж говорю, она тебе в матери годится!
— Ну и что?..
Весь этот разговор беспокоил и злил Ноа, как никакой другой. Чего они к нему прицепились? Пускай мать приезжает в город и знакомится с Сарой Меррит, если уж так этого хочет. И пусть Арден тоже заявится и ткнет в нее вилкой. Пусть делают, что им угодно! Только пускай оставят его в покое, он не желает ни видеть, ни слышать ничего об этой женщине!.. И не намерен с ней вообще встречаться…
Что ему и удавалось делать в течение трех дней после возвращения от родителей — до первого понедельника октября, когда собрался городской Совет. Это произошло в семь часов вечера в помещении театра Джека Ленгриша, и было это первым заседанием Совета.
Члены Совета пришли даже немного раньше, потому что знали — представление начнется уже в девять, а вопросов накопилась целая гора и хотелось все их разрешить сегодня.
Ноа стоял в среднем проходе между рядами, сложив руки на груди, ожидая начала заседания. Он слушал разговор Джорджа Фарнума с несколькими членами Совета. Говорили, как обычно, о договоре с индейцами, о том, что, как стало недавно известно, два индейских вождя, Сидящий Бык и Бешеный Конь, отказались поставить свои подписи.
Кто-то сказал:
— Пятнистый Хвост, говорят, обещал нашим уполномоченным, что уговорит Бешеного Коня подписать соглашение. Но, что касается Сидящего Быка, у него, как выражаются индейцы, злое сердце, и никто за него поручиться не может. Неизвестно, что он выкинет.
— Но ведь договор подписан. Эта местность теперь принадлежит Соединенным Штатам.
— Такая мелочь не остановит Сидящего Быка. Мы отхватили последний кусок его священной земли.
— Тогда наша обязанность доказать денежным центрам на Востоке все значение этих мест, где добывается золото. А они в свою очередь пускай нажмут на федеральное правительство и потребуют для нас военной защиты! Здесь может начаться такое…
Ноа, рассеянно смотревший по сторонам, увидел, как по проходу идет Сара Меррит, прижимая блокнот к груди, и тут же потерял нить услышанного разговора.
Их взгляды встретились, он опустил руки, ее шаги зазвучали не так уверенно. Она успела заметить на нем новую шляпу, прежде чем приблизилась вплотную к группе стоявших мужчин.
— Извините меня, джентльмены, — бросила она, проходя к центру зала, чуть не в дюйме от Ноа.
Она села во втором ряду, рядом со старателем, чье имя еще не знала. Тот вздрогнул и поднялся с места, когда она кивнула ему, но затем снова сел и уставился на ее лицо, которое видел сейчас в профиль.
Ноа смотрел на нее сзади, он наблюдал, как она раскрыла блокнот, надела очки, после чего застыла в ожидании начала, словно аист на крыше. Он видел ее волосы: опрятная, подходящая прическа для опрятной, деловой женщины. Обводя взглядом зал, он заметил с досадой, что добрая половина из присутствующих мужчин поедает ее взглядами, словно она — мышь, попавшая в помещение, где одни только кошки.
Когда заседание началось, он занял место за столом, стоявшим перед рядами скамеек, рядом с мэром, с членами городского Совета, секретарем городского управления Крейвеном Ли, который выполнял также обязанности казначея. Джордж Фарнум призвал ко всеобщему вниманию, и собрание началось.
Крейвен Ли сообщил результаты голосования по выборам членов Совета и зачитал городские указы. Затем последовал его же доклад о делах финансовых, после чего поднялся Ноа Кемпбелл и доложил о том, какие новые лицензии были выданы, упомянув и о первой городской газете, которую начала выпускать некая мисс Сара Меррит. Он старался не смотреть на нее, уткнувшись в свой листок с нетвердыми каракулями, в ее же сторону взглянул лишь тогда, когда опускался на место. Сара все это время сидела прямо, не шелохнувшись, и глядела только в свой блокнот, где делала заметки.
Ноа закончил свой доклад и откинулся на стуле, расправив плечи, касаясь одной рукою края стола. Он глядел прямо в зал, но пытался при этом не замечать присутствия Сары, что ему не вполне удавалось.
Из зала поступило предложение: превратить участок земли, где пересекаются главные улицы, в городскую собственность. Его проголосовали, оно не было принято.
Потом поставили на голосование и приняли указ по печным трубам: отныне все трубы на крышах в пределах самого Дедвуда, Южного Дедвуда и Элизабеттауна должны будут иметь стенки не тоньше, чем в четыре дюйма, и складываться из камня или кирпича, покрытого изнутри и снаружи известковым раствором. Только так и не иначе.
«Противопожарный» указ тоже был принят: запрещалось жечь на улицах, в проездах и переулках стружку, сухую траву и другие огнеопасные материалы на расстоянии, меньшем чем двадцать футов от каждого дома, без специального на то разрешения от городского Совета.
По поводу платы за лицензии возник спор. Городские адвокаты и мясники протестовали в связи с тем, что им приходилось платить больше, чем всем другим, считали, что с таких доходных предприятий, как салуны, тоже следовало бы взимать больше. Расценки решили оставить те же.
Потом Фарнум спросил, есть ли еще вопросы или предложения.
Из своего ряда поднялась Сара Меррит, поправила очки.
— Мистер мэр, если позволите…
