из-за небрежного к нему отношения.
— Да, да! Именно так все и было! — Он неподвижным взглядом смотрел на огонь. Говорил он шепотом, как человек, напряженно о чем-то думающий и не отдающий себе отчета в том, что при этом рассуждает вслух. — Они забрали жену и испортили лодку. Все свои сбережения я хранил в задней комнате, так они забрали и их. Если бы у меня был миллион, я бы с радостью отдал его, лишь бы они оставили в покое Мэри. Она на пять лет старше… — Казалось, он совсем выбился из сил и замолчал.
— Бог ты мой! На что же вы жили?
— Раз в неделю они привозили мне несколько банок консервов. Немного. И консервированное молоко. Чай у меня еще есть, и к тому же мне иногда удавалось наловить рыбы.
Его лоб внезапно покрылся морщинами, будто до него дошло, что вместе со мной в его дом пришли надежды.
— Кто вы, сэр? Кто? Вы не бандит и не полицейский. Полицейских я узнаю сразу. Они вырезаны из другого дерева. — Казалось, что к нему возвращается жизнь. Неожиданно он пристально посмотрел на меня (это продолжалось целую минуту), и я почувствовал себя неудобно под взглядом этих почти угасших глаз. — Я знаю, кто вы. Правительственный чиновник. Агент тайной британской службы.
Должен признаться, что мысленно я склонился перед этим стариком. Я стоял перед ним без знаков отличия, затянутый до подбородка в костюм для подводного плавания, и тем не менее он меня раскрыл. Это не делало чести нашей тайной службе. Я сразу представил себе, какие слова скажет ему Дядюшка Артур. Он будет угрожать тюрьмой, если старик о нас кому-нибудь хоть одним словом обмолвится. Или пригрозит увольнением. Правда, Дональд Мак-Ихерн не занимал никакой должности, с которой его можно было бы снять, а после жизни на Ойлен Оране даже самая мрачная тюремная камера покажется раем небесным или, по меньшей мере, роскошным «пятизвездочным» отелем. Значит, запугивать его бессмысленно, и впервые в своей жизни я сказал:
— Да, мистер Мак-Ихерн, я — агент тайной службы, и я верну вам вашу жену.
Он медленно кивнул и произнес:
— Вам нужно быть очень храбрым, мистер Калверт. Вы и представить не можете, какие люди вас поджидают.
— Если мне когда-нибудь доведется получить орден, мистер Мак-Ихерн, то, видимо, по ошибке. Перепутают с кем-нибудь. С другой стороны, я довольно хорошо знаю, с кем мне придется бороться. И поверьте мне, мистер Мак-Ихерн, все закончится хорошо. Вы были на войне и знаете, что это такое.
— Вы знаете, что я был на войне? Кто вам сказал?
Я покачал головой.
— Кто мог мне сказать?…
— Благодарю вас, сэр. — Его спина внезапно выпрямилась. — Я был солдатом двадцать два года. Фельдфебель 51-й Высокогорной дивизии.
— Фельдфебель 51-й Высокогорной дивизии, — повторил я. — Есть люди, мистер Мак-Ихерн, и не только шотландцы, которые считают, что нет на свете лучшего подразделения, чем эта дивизия.
— И Дональд Мак-Ихерн не будет оспаривать этого мнения, сэр. — Впервые в его темных глазах появилось нечто вроде улыбки. — А похуже были. Вы очень точно сформулировали свою мысль, мистер Калверт. Мы не убегали от опасности, не теряли надежды и не сдавались противнику. Такое нам незнакомо. — Он внезапно поднялся. — О чем я, собственно, толкую. Я иду с вами, мистер Калверт.
Я тоже поднялся и положил ему руки на плечи.
— Благодарю вас, мистер Мак-Ихерн, но нельзя. Вы достаточно повоевали. Предоставьте теперь это дело нам.
Он молча посмотрел на меня и кивнул. И снова на его лице появилось подобие улыбки.
— Возможно, вы и правы. Я только помешаю такому человеку, как вы. Я понимаю. — Обессиленный, он снова сел в плетеное кресло.
Я направился к двери.
— Спокойной ночи, мистер Мак-Ихерн. Скоро она будет в безопасности.
— Скоро она будет в безопасности, — повторил он. Потом поднял глаза, и я увидел в них слезы. И когда он снова заговорил, в его голосе было удивление: — Знаете, а я ведь почти верю!
— Вы и должны верить. Я лично привезу ее сюда, и мне это доставит больше радости, чем все то, что я когда-либо сделал в жизни. До пятницы, мистер Мак-Ихерн!
— До пятницы? Так скоро? — Он уставился в какую-то точку, которая, казалось, была удалена на биллионы световых лет отсюда, и, видимо, даже не сознавал, что я все еще стою в дверях. Потом он улыбнулся мне открытой улыбкой, и его глаза заискрились. — Мистер Калверт, сегодня ночью я не сомкну глаз, да и завтра тоже.
— Отоспитесь в пятницу, — сказал я, и он сразу отвернулся. Слезы текли по его впалым небритым щекам. Я тихонько прикрыл за собой дверь и оставил его мечтать. В одиночестве.
Глава 8
Тем временем я перебрался с Ойлен Орана на Крейгмор, но причин улыбаться у меня пока что не было. Во-первых, потому, что оставленный на борту яхты комбинированный штурман, состоящий из Дядюшки Артура и Шарлотты, всякий раз заставлял меня вздрагивать, как только я о нем вспоминал; во- вторых, потому, что северная оконечность Крейгмора выдавалась гораздо дальше в море и была изрезана ущельями больше, чем южное побережье Ойлен Оран; в-третьих, потому, что туман становился все гуще; в-четвертых, потому, что я был совершенно измотан и избит бурунами, которые буквально насаживали меня на рифы, когда я плыл к острову; в-пятых, потому, что я постоянно думал о том, имеется ли хоть один шанс из сотни, что я выполню обещание, данное Дональду Мак-Ихерну. Если подумать поосновательнее, то наверняка нашлись бы и другие, не менее веские причины, которые говорили о том, что улыбаться мне рановато. Но времени на размышления у меня не было. До рассвета нужно провернуть кучу дел.
Ближайшая из двух рыбачьих лодок в маленькой гавани все время играла на волнах, которые накатывали от рифов, и поэтому мне не пришлось беспокоиться по поводу шума, когда я подтягивался, поднимаясь на палубу. Единственное, что мне нужно было, так это помнить про проклятый свет, который шел от сарая до самой лодки. В нем меня могли увидеть из других домов, находящихся на берегу. Но мои заботы по этому поводу были ничтожны по сравнению с благодарностью за то, что он все-таки есть, И даже Дядюшка Артур присоединился ко мне там, в бурном темном море.
Итак, моторная лодка, приблизительно пятидесяти футов в длину, построенная таким образом, что могла подставлять свой лоб любому урагану. Судно находилось в образцовом порядке, на палубе и в других местах не было ничего лишнего. Настоящая добротная рыбачья лодка. Надежды мои начали расти.
Вторая лодка оказалась точной копией первой. Они походили друг на друга вплоть до мельчайших деталей. Было бы неверно утверждать, что сейчас надежда стала во сто крат сильнее, но, как бы то ни было, она поднялась из низин, в которых находилась все последнее время.
Я подплыл к берегу, спрятал принадлежности для подводного плавания чуть выше черты прибоя, к сараю для разделки акул, стараясь держаться в тени. В сарае я обнаружил лебедки, стальные трубы, бочки и целый арсенал всевозможного инструмента. Тут были даже подъемные кранчики и еще кое-какие, на первый взгляд, непонятные, но, несомненно, полезные вещи. Здесь же находились останки акул, издающие такое зловоние, которого я, пожалуй, не знавал за всю свою жизнь. Поэтому мое отступление больше походило на бегство.
В первом доме я ничего не нашел. Я посветил фонариком в разбитые окна. В доме — никого: он выглядел таким заброшенным, словно там полсотни лет никто не бывал. Уильямс говорил, что этот клочок земли оставили еще до первой мировой войны, и в это верилось сразу. Лишь обои выглядели так, словно были наклеены только вчера — необъяснимый феномен западных островов. Какая-нибудь заботливая бабуся — в те дни дедуси в доме пальцем о палец не ударяли — купила по случаю обоев по пятнадцать центов за фут, и пятьдесят лет спустя они выглядели такими же новыми, как в тот день, когда их
