случая, выбор его пал на Ральстона.
На все ушло полчаса: двадцать минут на то, чтобы забраться на мачту, подползти к ноку рея, приладить беседку и привязать страховочный трос, и десять минут — на ремонт. Задолго до того, как Ральстон закончил работу, на палубу высыпала сотня или две усталых моряков. Лишив себя сна и ужина, ежась от пронизывающего ветра, они с восхищением наблюдали за смельчаком.
Ральстои раскачивался по огромной дуге на фоне темнеющего неба. Ветер срывал с него канадку и капюшон. Дважды беседку наклоняло ветром так, что тело его оказывалось в одной плоскости с реем; чтобы не упасть, моряку пришлось обеими руками ухватиться за рей. Один раз юноша, судя по тому, как он держал голову, ударился лицом об антенну. Тогда-то, видно, и потерялись его рукавицы; когда смельчак был занят особо ответственной операцией, он положил их на колени, откуда они и соскользнули.
Несколько минут спустя, когда Вэллери и Тэрнер, стоявшие возле катера, рассматривали полученные им в Скапа-Флоу повреждения, из кормового помещения торопливо вышел низкорослый коренастый человек и бросился к полубаку. Увидев командира и старпома, ои вытянулся но швам. Они узнали в нем Гастингса, начальника корабельной полиции.
— В чем дело, Гастиигс? — резко спросил Вэллери. Он всегда с трудом скрывал свою неприязнь к полицейскому унтер-офицеру, который раздражал его своей жестокостью и беспричинной суровостью.
— На мостике беспорядки, сэр, — проговорил, запыхавшись, Гастингс, ткнув назад большим пальцем. Вэллери готов был поклясться, что в глазах унтера сверкнуло злорадство. — Что именно произошло, не знаю. По телефону ничего не слышно. Только свист ветра… Вам, пожалуй, следует пойти туда, сэр.
На мостике находились трое. Итертон, артиллерийский офицер, с озабоченным видом все еще сжимал в руке телефонную трубку. Ральстон, осунувшийся до жути, стоял, опустив руки с изуродованными, разодранными до мяса ладонями. Обмороженный подбородок его был мертвенно-бел; на лбу застыли подтеки крови. В углу лежал и стонал младший лейтенант Карслейк. Видны были лишь белки его глаз. Ои бессмысленно ощупывал разбитые губы, разинув рот. В верхних, торчащих вперед зубах зияла брешь.
— Боже мой! — воскликнул Вэллери. — Боже милостивый!
Он застыл на месте, все еще держась за ручку двери, и пытался понять, что же произошло. Лязгнув челюстями, командир повернулся к артиллерийскому офицеру.
— Черт подери! Что произошло, Итертон? — произнес он строго. — Что это все значит? Снова Карслейк…
— Ральстон ударил его, сэр, — прервал его Итертон.
— Не мели чепуху, канонир! — проворчал Тэрнер.
— Мы и так видим. — В голосе Вэллери звучало раздражение. — За что?
— Посыльный. Из радиорубки пришел посыльный, чтобы забрать предохранители для включения радиостанции. Карслейк дал их ему. Минут десять назад, по-моему.
— По-вашему! А где были вы сами, Итертон, и почему вы это допустили? Вы же прекрасно понимаете, что значит включить радиостанцию, когда человек на мачте…
Вэллери умолк, вспомнив о Ральстоне и полицейском сержанте.
— Что вы сказали, Итертон? — наклонился к нему Вэллери.
— Я был внизу, сэр. — Итертон смотрел на палубу. — Спустился буквально на минуту.
— Понимаю. Вы были внизу. — Голос Вэллери был сдержан, ровен и спокоен, но выражение глаз командира не предвещало Итертону ничего хорошего. Вэллери повернулся к Тэрнеру. — Лейтенант сильно избит, старпом?
— Выживет, — коротко ответил Тэрнер, помогая Карслейку подняться. Тот стоял, прикрывая рукой окровавленный рот, и охал.
Казалось, лишь сейчас Вэллери заметил Ральстона. Он смотрел на него несколько секунд — целую вечность, — затем зловеще и односложно произнес одно слово. За этим единственным словом чувствовались тридцать лет командования кораблем.
— Ну?
Лицо Ральстона словно окаменело. Не сводя глаз с Карслейка, он произнес:
— Да, сэр. Это сделал я. Я избил его — этого подлого убийцу, этого подонка!
— Ральстон! Вы забываетесь! — Голос полицейского сержанта прозвучал как удар хлыста.
Плечи Ральстона опустились. С усилием оторвав глаза от Карслейка, он устало посмотрел на командира корабля.
— Виноват. Я действительно забылся. Ведь у него на рукаве золотой галун. Подонком может быть только матрос.
Вэллери был поражен горечью, прозвучавшей в словах моряка.
— Но он хотел…
— Разотри подбородок, приятель! — резко оборвал юношу Тэрнер. — Ты поморозился.
Повинуясь, Ральстон стал медленно растирать лицо. Он тер его тыльной стороной ладони. Вэллери поежился, увидев его изувеченную ладонь: кожа и мясо свисали клочьями. Это оттого, что он слезал с рея без рукавиц…
— Он хотел убить меня, сэр. Преднамеренно, — словно нехотя произнес Ральстон.
— Вы отдаете отчет своим словам? — Голос Вэллери был холоден, как ветер, проносившийся над Ланганесом. Но в эту минуту старый моряк сам впервые ощутил некое подобие страха.
— Он хотел убить меня, сэр, — монотонно повторил Ральстон. — За пять минут до того, как я начал слезать с рея, он передал посыльному из радиорубки предохранители. Как только я добрался бы до мачты, чтобы спуститься вниз, радиостанция оказалась бы включенной.
— Что за ерунда, Ральстон. Как вы смеете…
— Это правда, сэр, — убитым голосом произнес Итертон, кладя на место телефонную трубку. — Я только что звонил в радиорубку.
На Вэллери снова повеяло ужасом. Чуть ли не с отчаянием в голосе он произнес:
— Всякий может ошибиться. Возможно, виной тому было неведение, а не злой умысел.
— Неведение! — Усталости в голосе Ральстона как не бывало. Он сделал два быстрых шага вперед. — Неведение, вы говорите! Я сам сдал ему эти предохранители, когда поднялся на мостик. Я спросил, кто вахтенный офицер, а Карслейк заявил, что вахтенный офицер он. Я не знал, сэр, что вахтенный — командир артиллерийской части. Когда я предупредил лейтенанта, что предохранители следует вернуть только мне и никому другому, он сказал: «Надоела мне твоя проклятая настырность, Ральстон. Я занимаюсь своим делом, ты занимайся своим. Полезай наверх и твори чудеса геройства». Он отдавал себе отчет, что делает, сэр.
Вырвавшись из рук старшего офицера, Карслейк бросился к командиру корабля. Вылезшие из орбит глаза побелели, лицо исказила гримаса.
— Это ложь, сэр! Грязная, подлая ложь! — прошамкал он, с трудом шевеля разбитыми губами. — Ничего подобного я не говорил…
Слова его перешли в клохчущий визг: кулак Ральстона обрушился на бормочущий, окровавленный рот Карслейка. Пошатнувшись, тог грохвулся о палубу, отворив при этам дверь в штурманскую рубку, и остался лежать бесформенной грудой. Тэриер и Гастингс тотчас кинулись к старшему торпедисту и ехватили его за руки, но Ральстон и не пытался сопротивляться.
Несмотря на вой ветра, всем показалось, что на мостике воцарилась мертвая тишина. Когда Вэллери заговорил, голос его прозвучал безжизненно:
— Старпом, вызовите пару морских пехотинцев. Отправьте Карслейка в каюту и пришлите к нему Брукса. Гастингс…
— Слушаю, сэр.
— Отправьте старшего торпедиста в лазарет, пусть ему сделают перевязку и все, что полагается. Потом посадите на гауптвахту. Приставьте часового. Понятно?
— Так точно, сэр.
В голосе Гастингса прозвучало удовлетворение.
Вэллери, Тэрнер и артиллерийским офицер молча наблюдали, как два рослых солдата морской пехоты понесли вниз Карслейка, все еще не пришедшего в себя, как в сопровождении Гастингса ушел с мостика Ральстон.
