— Называй меня брат. Я буду твоим братом в тоннеле. Меня попросили сопровождать тебя, поэтому я и назвал тебя сестрой.
Фуонг спросила у своей дочери, которая продолжала жить в ее сердце, что она думает об этом человеке.
«Похоже, он порядочный человек. Но хватит ли у него сил, мама? В тоннеле порядочность не в счет, там нужна только сила».
— Ты когда-нибудь бывал в тоннеле, брат? — спросила Фуонг.
— Нет, — признался он.
— Тогда почему ты здесь? Сам напросился?
— Не совсем так. Меня попросили, потому что я говорю по-вьетнамски, сестра.
«Он не рад поручению, — подсказала из сердца дочь. — Это плохо. В тоннеле очень важно верить в себя».
Ее открытый взгляд смутил парня.
— Честно говоря, сестра Фуонг, я боюсь до смерти. Ненавижу темноту, тесноту и грязь. Но меня попросили, а в нашем подразделении не принято отказываться от заданий.
— Ты можешь контролировать свой страх?
— Я провел в твоей стране более трех лет, боялся все три года, но научился контролировать страх.
«Скажи ему, что под землей совсем другое дело», — посоветовала дочь.
— Под землей совсем другое дело, — произнесла Фуонг. — Увидишь, там все иначе. Главное — владеть собой. Нужна железная воля, так что смотри.
— Я постараюсь, — заверил он. Мускулистый сухощавый мужчина лет сорока.
— В темноте все боятся. Выживает тот, кто умеет владеть собой.
— Я могу только постараться, — ответил Ди-гар-дан.
— У тебя есть семья, брат?
— Да. Трое мальчиков. Отличные ребята. Один спортсмен, настоящий герой. А двое других… ну, о них еще рано говорить.
Фуонг увидела, как потеплели его глаза, когда он говорил о детях.
«Послушай, мама, у него есть дети. В его сердце живет любовь. Он не одинок».
— Ты счастливый человек, брат, и я возьму тебя с собой в тоннель. Мы остановим демонов, не дадим им ввергнуть весь мир в пучину огня.
— Мы сделаем это, сестра, клянусь тебе, — сказал Ди-гар-дан, и с этого момента начала действовать команда тоннельных крыс «Альфа».
Команда тоннельных крыс «Бейкер» родилась при менее благоприятных обстоятельствах. В силу вполне понятных причин из группы Дельта для сопровождения Натана Уоллса был отобран негр, невысокий, мускулистый штаб-сержант по имени Джефф Уидерспун.
Гордый, трудолюбивый, способный молодой солдат, в свое время он был отличным боксером. По натуре Уидерспун был человеком команды, верил в единство в широком смысле этого слова и умел обуздывать собственные амбиции. Он признавал свои обязательства, во-первых, перед страной, во-вторых, перед армией и, в-третьих, перед группой Дельта, которая была его командой. Уидерспун перешел в группу Дельта из 3-го батальона рейнджеров, расквартированного в Форт-Юстисе, и успел к событиям в Гренаде.
А Натан Уоллс, в силу своих специфических убеждений, презирал всех и все, что причиняло вред американским неграм, которых, по его мнению, считали в стране ленивыми, никчемными чернозадыми собаками. Он был отравлен и этой страной, и расовой дискриминацией.
— Уоллс?
— Ну я.
— Меня зовут Уидерспун. Я пойду с тобой.
— Парень, а тебе платят за это дерьмо?
— Да, платят.
— Сколько? Сколько ты зарабатываешь?
— За риск и прочими надбавками получается тысяча семьсот в месяц.
Лицо Натана Уоллса искривила презрительная усмешка.
— Да это же крохи, парень, — рассмеялся он. — Я зарабатывал такую мелочевку за одну субботнюю ночь на Пенсильвания-авеню. А ты рискуешь своей гребаной задницей за каких-то семнадцать сотен.
Уидерспун только посмотрел на него. Потом повернул руку и бросил взгляд на большую «Сейку», укрепленную циферблатом вниз.
— Ты бы лучше поел. Выходим в 14.50. Уже скоро.
— Мне нравятся твои часы, парень. Прямо-таки ювелирное изделие, а я люблю ювелирные изделия. Позволь рассказать тебе, что во Вьетнаме сержант по фамилии Лопес приобрел себе отличную «Сейку» для подводного плавания, вроде твоей. И надел ее, уходя в катакомбы. Парень, да на них цифры видны за милю. Азиаты и воспользовались этим, какая-то вьетконговская леди, вроде нашей очаровательной девушки, засадила пулю прямо в цифру двенадцать, ему аж кисть оторвало. А когда он завопил, она послала пулю ему в глотку. Я это знаю точно, потому что сам лазил в дыру и обматывал его ноги гребаным проводом, чтобы вытащить оттуда эту дохлую задницу. Так что, если хочешь носить свои прекрасные часики, приятель, держись от меня подальше. — Уоллс снова рассмеялся.
Уидерспун молчал. Затем согласно кивнул.
— Сниму их перед уходом и оставлю кому-нибудь.
— Послушай, парень, еще дезодорант. Понимаешь, я чую запах этого дерьма. А если в дыре будет вьетнамец, он его тоже учует и разнесет вдребезги твою задницу, а заодно и мою. Так что нам обоим пойдет на пользу, если ты вымоешься, а то прямо-таки как будто телеграммы посылаешь.
— Но в этих тоннелях не должно никого быть.
— Приятель, когда ты считаешь, что там никого нет, именно тогда они превращают тебя в труп. Ты женат, парень?
— Да, — ответил Уидерспун.
— У тебя была баба прошлой ночью?
— Отвяжись.
— Приятель, последний раз я щупал только собственную задницу, это было, когда один белый негодяй позабавился с ней в душе. И сейчас я был бы не прочь побаловаться с бабенкой перед этим последним путешествием.
— Мне велели позаботиться об оружии. — Решительно перевел разговор Уидерспун. — Можешь взять М-16 или маленький немецкий автомат МР-5. А если хочешь, пистолет калибра 45 или 9 мм.
— К черту, парень, никогда не пользуюсь пистолетом, да и автоматы терпеть не могу, они слишком шумят, заставляют мою задницу нервничать. Предпочитаю хороший обрез. Когда стреляешь из этой штуки, то грохот сильнее, чем в аду. Если там будут вьетнамцы, то они перепугаются. Можешь спросить у этой девушки. Азиаты не любят шума.
— Но они не азиаты. И не вьетнамцы, — угрюмо заявил Уидерспун.
— Да, конечно, конечно. А теперь иди и поищи обрез. Достанешь обрез для ниггера?
Уидерспун ответил, что поищет, и ушел.
Уоллс сидел, прислонившись спиной к стене, и курил сигарету. Давно знакомое и уже забытое чувство начало охватывать его. Такое чувство возникает, когда понимаешь, что дело дрянь, — какая-то растерянность, мандраж в кишках. Не то что очень неприятно, но сильно не по себе.
Снова в дыру.
«Эй, парень, я же завязал с этими дырами. Ты знаешь, у меня была отличная жизнь».
Натан подумал, что сегодня ему предстоит умереть.
Умереть в дыре.
«А я-то думал, что навсегда завязал с этим дерьмом».
