собачьим, а летающие льдинки, как никогда, острыми, точно скальпели. Свенсон снял крышку с гирокомпаса, установил ее на пеленг ноль-сорок пять и велел двум вахтенным следить за указанным направлением в оба.
Прошла минута, две, пять. От непрерывного глядения в ледяную темноту у меня заболели глаза, не защищенная маской часть лица совершенно онемела, и я понял — стоит мне только отнять бинокль от глаз, как вместе с ним оторвутся два немалых куска кожи.
Зазвенел телефон. Свенсон опустил бинокль — вокруг глаз образовались два кровоточащих круга, но он, кажется, не придал этому никакого значения, потому как боль обычно ощущается позже — и снял трубку. Быстро послушал и повесил ее обратно.
— Это из радиорубки, — сказал он. — Давайте все вниз. Все кончено. Они запустили ракеты три минуты назад.
Мы пошли вниз. Увидев свое отражение в стеклышке манометра, Свенсон покачал головой.
— У них должно быть хоть какое-то убежище, — бесстрастно проговорил он. — Должно. Хоть какой- нибудь домик. Иначе они бы уже давным-давно отдали концы.
Войдя в радиорубку, он спросил:
— Есть связь?
— Да, — произнес Забрински. — С переменным успехом. Занятная штука. Если слабый сигнал затухает, он пропадает раз и навсегда и уже больше не прослушивается. А я этого парня слышу постоянно. Занятно.
— Может, у них еще не до конца сели батарейки, — предположил я. — А может, у них работает только ручной генератор. Может, среди них остался только один человек, у кого еще есть силы крутить ручку, да и то не больше нескольких секунд подряд.
— Может быть, — согласился Забрински. — Передай капитану их последнее сообщение, Керли.
«…олго не …держим…», — зачитал Браун. — Вот что мы получили, «…олго не …держим…». Я думаю, они передают — «долго не продержимся». Ничего другого это означать не может.
Свенсон окинул меня быстрым взглядом, и отвел глаза в сторону. Я никому больше не говорил, что начальник станции был моим братом, и знал, что капитан тоже никому об этом не рассказывал. Свенсон сказал Брауну:
— Дайте им контроль времени. Пускай выходят на связь каждые пять минут в течение часа. И еще передайте, что мы снова свяжемся с ними самое большее через шесть часов, а может, через четыре. Забрински, как точно вы взяли пеленг?
— Точнее не бывает, капитан. Я перепроверял раз десять. Ноль-сорок пять.
Свенсон направился на центральный пост.
— С дрейфующей станции «Зебра» не видно луны. Если верить доктору Карпентеру, погодные условия здесь совершенно одинаковые везде, а потому луна висит ниже их горизонта. Зная высоту луны для нас и их пеленг, как мы определим расстояние до «Зебры», по минимуму?
— Сто миль, как и говорил доктор Карпентер, — подтвердил Рэберн после того, как быстро произвел соответствующие вычисления. — По крайней мере.
— Итак. Снимаемся и ложимся на курс ноль-сорок. Будем придерживаться их направления и постоянно уточнять крюйс-пеленг. А когда пройдет ровно сто миль, попробуем найти другую полынью. Вызвать старшего помощника и приготовиться к погружению. — Капитан улыбнулся мне. — Взяв два крюйс-пеленга и, четко вычислив линию положения, мы выйдем на них с точностью до ста ярдов.
— А как вы собираетесь измерить расстояние в сто миль подо льдом? Я имею в виду — с точностью?
— За меня это сделает инерциальный навигационный компьютер. Поразительно точный прибор, вы даже не поверите. Я могу погрузить «Дельфин» у восточного побережья Соединенных Штатов и всплыть где-нибудь у восточных берегов Средиземного моря с точностью до пятисот ярдов от заданной точки. А на сотню миль, я думаю, погрешность составит не более двадцати ярдов.
Через пять минут после того, как были убраны радиоантенны в люки, «Дельфин» погрузился в полынью и двинулся подо льдом в заданном направлении. Два рулевых попросту сидели за пультом управления погружением и всплытием и спокойно покуривали — рулевая передача была автоматически замкнута на инерциальной системе, правившей кораблем с точностью, о которой в ручном режиме нельзя было и мечтать. Я впервые ощутил резкую вибрацию, сотрясавшую корпус лодки по всей его длине: «долго не продержимся», говорилось в последнем сообщении с «Зебры» — и «Дельфин» шел вперед на самых полных оборотах.
В то утро я не покидал центральный пост ни на минуту. И большую часть времени провел, заглядывая через плечо доктора Бенсона, который, уже отбыв свое пятиминутное дежурство в лазарете в тщетном ожидании пациентов, тотчас поспешил на свой пост к эхоледомеру. Теперь только от этой машины зависели жизнь или смерть людей на «Зебре». Нам предстояло найти другую полынью, всплыть на поверхность и взять крюйс-пеленг. Я уже сотый раз спрашивал себя, сколько людей уцелело после пожара на станции. Судя по безропотному отчаянию, ощущавшемуся в каждом из тех нескольких невнятных сообщений, что удалось перехватить Брауну и Забрински, было ясно, что их осталось немного.
Нельзя сказать, что кривая, выводимая на бумаге скрипучим пишущим штифтом, вселяла уверенность. Чаще всего из графика явствовало, что над нами простирается сплошное ледовое поле толщиной футов десять, а то и больше. Иногда штифт резко смещался вниз, показывая толщину льда в тридцать и сорок футов, а один раз он прыгнул аж на край листа, указывая, что прямо над нами вздымается огромный хребет, уходящий в глубину по меньшей мере на сто пятьдесят футов. Я попробовал представить, какой неимоверной силы давление должно создаваться в результате нагромождения гигантских торосов на поверхности, чтобы дно ледового поля провисло на такую глубину, но на этот раз воображение меня явно подвело.
Пока мы преодолевали первые восемьдесят миль, штифт лишь дважды прочертил прямую черную линию, означавшую тонкий лед. Однако в первой полынье мог поместиться лишь небольшой весельный баркас, только никак не «Дельфин»: вторая полынья оказалась чуть пошире.
Незадолго до полудня вибрация корпуса прекратилась — после того как Свенсон приказал сбавить ход до экономической скорости.
Капитан спросил Бенсона:
— Ну, что там?
— Просто ужас. Сплошь тяжелый лед.
— Так-так, впрочем, мы и не рассчитывали, что полынья разверзнется у нас над головой прямо там, где нужно, — разумно заключил Свенсон. — Мы почти у цели. Начнем поиск относительно норда картографической сетки. Пять миль на восток, пять — на запад, четверть мили дальше на север — режим непрерывный.
Поиск начался. Прошел час, другой, третий. Рэберн с помощником почти не отрывали головы от штурманского стола, тщательно отмечая на карте малейшее перемещение «Дельфина», следовавшего под водой. Четыре часа пополудни. На центральном посту воцарилась мертвая тишина — ни привычного шума разговоров, ни единого звука, — лишь изредка нарушаемая безнадежными причитаниями Бенсона: «Тяжелый лед, по-прежнему тяжелый лед», — от которых молчание становилось еще более тягостным. В столь гнетущей обстановке только непрошибаемый владелец похоронной конторы мог ощущать себя как рыба в воде. Однако сия прискорбная тема была весьма далека от той, что тогда занимала все мои мысли.
Пять часов пополудни. Мы даже перестали смотреть друг на друга, куда уж там разговаривать. Тяжелый лед, по-прежнему тяжелый лед. И тягостная атмосфера поражения и отчаяния. Тяжелый лед, по- прежнему тяжелый лед. Свенсон даже перестал улыбаться, и я подумал, представляет ли он себе то, что мысленно вижу я: изможденного, истощенного, заросшего бородой человека, с обмороженным до неузнаваемости лицом, умирающего от стужи и голода, который из последних сил крутит ручку генератора и онемевшими от холода пальцами отстукивает позывные, склонив голову над приемником и стараясь расслышать среди ревущего ледяного шторма обещание помощи, которая никогда не придет. А может, там уже некому отбивать позывные. На дрейфующей полярной станции «Зебра» работали не обычные люди, но наступает время, когда даже самый сильный, отважный и выносливый человек теряет надежду, у него
