месте.
— Может, и так, а может, и нет. — Фергюсон встал. — Значит, на том и порешим. Утром, прежде чем вы отправитесь в путь, встретимся еще раз. В котором часу у него рейс, Джек?
— В девять, сэр. На Антигуа самолет прибывает в начале третьего по тамошнему времени.
— Тогда я вас точно уже не увижу. — Фергюсон вздохнул. — Полагаю, необходимо устроить вам проводы по высшему разряду. Гарт, в половине восьмого приходите в «Гаррик» ужинать, но сейчас прошу меня извинить — дела.
— Золото, а не человек, не правда ли? — спросил Диллон у адмирала, когда они вышли на улицу.
— Мне никогда бы не пришло в голову характеризовать его таким образом, — ответил Трэверс и, вскинув зонтик, подозвал проезжавшее мимо такси.
Примерно полчаса спустя Фергюсон встретился с Саймоном Картером в укромном уголке бара «Сент-Джордж», неподалеку от Министерства обороны.
Он попросил принести себе бокал джина с тоником.
— Мне подумалось, что лучше ввести вас в курс событий, — сказал он. — Их произошло немало.
— Рассказывайте.
Фергюсон не заставил себя просить дважды и выложил все — о нападении Смита и Джонсона на Дженни, о Сантьяго, об отлете Дженни, словом, все. Закончив говорить, он увидел, что Картер сидит, погрузившись в раздумья.
— То, что вы рассказали о Сантьяго, крайне интересно. Этот ваш Лейн, возможно, прав — фашистское прошлое, генерал Франко и так далее в том же духе. Конечно, вроде бы вырисовывается целостная картина, но и Диллон прав. Все это не объясняет, почему Сантьяго так хорошо информирован.
— И что вы намерены предпринять в отношении него?
— На официальном уровне я ничего сделать не могу. Он американский подданный, бизнесмен, к тому же мультимиллионер и в мире пользуется громадным уважением. То есть я хочу сказать, что сведения о нем, которыми располагают ФБР и ЦРУ, носят конфиденциальный характер.
— Кроме того, мы не хотим, чтобы американцы тем или иным образом оказались втянутыми в это дело.
— Боже упаси, только этого нам не хватало!
— Значит, все зависит от Диллона? — подытожил заместитель директора Управления безопасности.
— Да, и это мне совсем не по душе. — Фергюсон встал. — Расскажите Пэймеру, чего мы достигли на сегодняшний день.
— Разумеется, — заверил его Картер, — может быть, этот Карни… ну, тот парень, ныряльщик, о котором вы упоминали, подаст Диллону пример.
— Буду держать вас в курсе дела, — сказал Фергюсон и вышел.
Собираясь на официальный ужин в американском посольстве в Париже, Сантьяго, стоя перед зеркалом, завязывал галстук, когда зазвонил телефон. Звонил Пэймер. Сантьяго выслушал его, пока тот рассказывал о происшедших событиях.
— Итак, им известно твое имя, Макс — Пэймер был очень взволнован. — И все из-за этих болванов, работающих на тебя.
— Забудь о них. Это уже вчерашний день.
— Что это значит?
— Не валяй дурака, Фрэнсис, пора бы уже тебе повзрослеть.
Пэймера охватил ужас.
— Ну ладно, Макс, но что нам теперь делать?
— Меня они не тронут, Фрэнсис, я являюсь американским подданным, а они не захотят втягивать американское правительство в это дело. В сущности, Фергюсон действует вопреки закону, посылая Диллона с заданием, которое тому предстоит выполнить на территории суверенного государства. Не забывай, что подлодка находится в американских территориальных водах.
— И что ты собираешься делать?
— Утром я вылетаю в Пуэрто-Рико, затем на яхте доберусь до Сэмсон-кей, оттуда и начну действовать. Диллон, судя по всему, будет жить либо в Хайятге, либо в Кэнил-бей, если он решит остановиться в отеле. Чтобы выяснить это, достаточно одного телефонного звонка. Подозреваю, что его выбор падет на Кэнил-бей, коль скоро он хочет раскрутить этого Карни.
— Наверное.
— Жаль, девушки нет. Впрочем, рано или поздно она там появится. Меня не оставляет мысль, что у нее ключ к разгадке всей тайны. Возможно, ей известно больше, чем она сама думает.
— Будем надеяться, что так оно и есть.
— Будем надеяться, Фрэнсис. Это в первую очередь в твоих интересах.
Диллон, облачившись в приличествующие случаю блейзер и галстук члена королевской гвардии, поднимался вслед за Трэверсом по внушительных размеров лестнице в клубе «Гаррик».
— Боже мой, здесь портретов больше, чем в Национальной галерее, — сказал он и, продолжая идти за Трэверсом, вошел в бар, где их уже ожидал Фергюсон.
— А-а, вот и вы. Я уже успел пропустить стаканчик. Я подумал, что нам, Диллон, надо бы выпить по бокалу шампанского. Пожелать вам счастливого пути. Если память мне не изменяет, вы предпочитаете «Крюг».
Они уселись в уголке. Бармен принес бутылку шампанского в ведерке со льдом, откупорил ее и, наполнив три бокала, удалился. Фергюсон поблагодарил его, достал из кармана конверт и протянул его через стол Диллону.
Если дела примут плохой оборот, вот имя моего агента в городе Шарлотта-Амалия, это административный центр Сент-Томаса. Вообще-то он занимается сбытом аппаратного обеспечения.
— Аппаратного обеспечения? — На лице Трэверса отразилось недоумение. — За каким чертом оно ему понадобилось?
Диллон сунул конверт в карман.
— Вы — отличный парень, адмирал. Желаю вам оставаться таким как можно дольше.
Фергюсон поднял бокал за здоровье Диллона.
— Удачи, дружище, она вам пригодится. — Он залпом осушил бокал. — А теперь пора воздать должное еде.
Его глаза, выражение, появившееся в них в этот момент, казалось, говорили, хотели и должны были сказать больше, подумал про себя Диллон, но вместо того чтобы высказать одолевавшие его мысли вслух, он послушно встал и следом за бригадным генералом и Трэверсом вышел из бара.
В монастыре, расположенном в Бриаке, принадлежащем Ордену смиренных сестер милосердия, Дженни сидела одна на задней скамье в часовне, положив руки на спинку передней скамьи, задумчиво смотрела на мерцающие у алтаря свечи и предавалась невеселым размышлениям. Со скрипом отворилась дверь, и вошла сестра Мэрайя Бейкер.
— Вот, оказывается, вы где. Вам пора ложиться спать.
— Знаю, сестра, но мне не спалось, и я решила посидеть и подумать.
Сестра Мэрайя Бейкер села рядом.
— О чем?
— О Диллоне, например. На его счету много страшных дел. Скажем, он был членом ИРА, а когда вчера вечером на меня напали те двое мужчин, — тут она поежилась, словно от озноба, — он действовал с такой холодной жестокостью, так безжалостно, но для меня он был воплощением самой доброты и понимания.
