тебе, то приду завтракать в кафе.
— Не следовало бы тебе нырять без напарника.
— Дженни, я же ныряльщик-любитель, декомпрессия мне не нужна, потому что я строго соблюдаю правила которым меня научил Боб Карни. К тому же ты знаешь, что я никогда не ныряю без своего счетчика типа «Марафон».
— Но я знаю и то, что в любой момент во время всплытия может возникнуть кессонная болезнь.
— Это верно, но в высшей степени маловероятно. — Он сжал ей руку. — А теперь кончай волноваться и ложись спать.
Поцеловав его в макушку, она вышла. Он снова принялся за чтение, захватив книгу с собой и удобно вытянувшись на кушетке у окна. Теперь ему, похоже, уже не хотелось так много спать, как раньше. Вот в чем одно из неудобств преклонного возраста, подумалось ему. Чуть погодя глаза у него начали слипаться, и он все же заснул, выпустив книгу из рук на пол.
Проснувшись, он вздрогнул. Сквозь жалюзи в комнату проникал свет. Мгновение он лежал не шевелясь, потом посмотрел на часы. Начало шестого. Встав с кровати, он вышел на веранду. День уже занимался, над линией горизонта разгоралась заря, но, как ни странно, вокруг было тихо. Море было удивительно спокойным. Возможно, это объяснялось недавно пронесшимся ураганом. Для ныряния день выдался идеальным.
Его охватили одновременно радость и беспокойство. Он поспешно направился на кухню, поставил на плиту чайник и, пока тот закипал, приготовил несколько сандвичей с сыром. Он налил кофе в термос, положил его вместе с сандвичами в вещевой мешок и снял с крючка свой старый бушлат, висевший рядом с пальто.
Он не стал брать джип, оставив его Дженни, и пешком направился к гавани. По-прежнему стояла тишина, народу на улицах было немного, в отдалении раздавался собачий лай. Сев в свою надувную лодку, стоявшую у причала, он оттолкнулся от него и, запустив подвесной мотор, провел лодку сквозь многочисленные суда, пока не добрался до своего собственного. Оно называлось «Рода», в честь жены. Это была десятиметровая моторка типа «Спорт фишермен» с ходовым мостиком.
Он взобрался на борт, привязав надувную лодку к концу длинного каната, и окинул взглядом палубу. У него было четыре резервуара с воздухом, закрепленных вертикально в стояках. Он привез их днем раньше. Откинув крышку рундука, он осмотрел лежавшее там снаряжение — изготовленный из резины и нейлона костюм для ныряния, которым он пользовался редко, предпочитая более легкий, выкрашенный в оранжевый и голубой цвета и закрывавший три четверти тела. Ласты, маска, еще одна маска — про запас, потому что вставленные в них линзы коррекции зрения были подобраны с учетом предписания врача, два спасательных жилета, перчатки, регуляторы подачи воздуха и счетчик типа «Марафон».
— Все, как учил Карни, — тихо сказал он. — Никогда ничего не оставлять на волю случая.
Пройдя на нос, он отвязал канат от буя, поднялся по лесенке на ходовой мостик и запустил моторы. Они взревели, и Генри вывел «Роду» из гавани, направив ее в открытое море и испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие.
Он мог выбирать среди всех своих излюбленных мест для ныряния — Кау-энд-Каф, Карвал-рок, Конго. Если ему захочется забраться куда-нибудь подальше, можно отправиться на Игл-шол. Не далее как на прошлой неделе он повстречался там с лимонной акулой, но было так спокойно, что он без колебаний направил лодку в открытое море. Если держать курс на юго-запад, то можно выйти к Французскому мысу, потом пройти еще восемь-десять миль — и ныряй сколько влезет, но он продолжал идти на юг, доведя скорость «Роды» до пятнадцати узлов. Налив себе кофе, он на скорую руку расправился с сандвичами. Солнце уже взошло, море отливало небесно-голубым цветом, повсюду виднелись выступающие из воды острова. От такой красоты дух захватывало. Трудно было представить, что на свете существует что-нибудь более красивое.
— Боже мой, — тихо сказал он. — Как же мне повезло, что я здесь оказался. Чем, черт бы меня побрал, я занимался всю жизнь?
Он погрузился в приятные воспоминания, перебирая в уме события давно минувших лет, и, опомнившись лишь добрых полчаса спустя, решил определить, где находится.
— О боже! Судя по всему, я сбился с курса аж на двадцать километров.
Дальше уже было некуда. Ужасное место, где все просто исчезало бесследно, а глубина равнялась шестистам метрам. Исключение составлял Мыс грома, который — он знал это — был где-то рядом. Однако никто никогда не осмеливался погружаться там в воду — ведь это самый опасный риф во всех здешних краях. Даже Карни, и тот туда не совался. Течения там были сильные, а подводный мир, изобилующий трещинами и протоками, способен был нагнать страху на кого угодно. Карни рассказывал ему, что много лет назад один старый ныряльщик описал ему, как выглядит это место. С одной стороны подводной скалы расстояние до дна составляло пятьдесят метров, ее гребень находился в двадцати метрах под водой, а с другой стороны зияла бездна, достигавшая шестисот метров в глубину. Старику не подфартило, он едва успел вынырнуть и с тех пор больше уже не пробовал там нырять. Мало кто вообще знал, где находится это место, а море там, как правило, было таким бурным, что одного этого было уже достаточно, чтобы отпугнуть кого угодно. Но сегодня все иначе. Тишь да гладь. Ничего подобного Бейкер доселе не видел. Вдруг его охватило возбуждение; сбавив обороты мотора, он включил свой эхолот, чтобы определить глубину дна, и вскоре увидел его желтые ломаные линии на черном экране.
Он заглушил мотор и положил лодку в дрейф, следя за показателем глубины на приборе, пока не удостоверился в том, что находится над верхушкой подводного рифа в двадцати метрах внизу, после чего перешел на нос и бросил якорь. Спустя какое-то время он почувствовал, что тот довольно прочно зацепился за дно, и вернулся на палубу. Раздеваясь, Генри ощутил необыкновенную радость. Он натянул на себя оранжево-голубой нейлоновый костюм для ныряния, быстренько собрал все свое снаряжение, прикрепив при помощи зажима резервуар с воздухом к надувной лодке. Затем он пристегнул счетчик к линю, на котором висел датчик для измерения атмосферного давления, не без труда влез в куртку, к которой был прикреплен резервуар с воздухом, крепко пристегнул к талии защитные пластины и, как обычно, прицепил к свинцовому поясу сетку, в которой лежал фонарик, на тот случай, если встретится что-нибудь интересное. Натянув пару перчаток для ныряния, он уселся, поставив ноги на платформу на корме, и надел ласты. Поплевав на маску, он промыл ее, приладил поудобнее, заботясь о том, чтобы она плотно прилегала к лицу, встал и, переступив через борт, нырнул в воду.
Вода была необыкновенно прозрачной и отливала голубизной. Подплыв к якорному канату, он остановился и начал опускаться глубже, держа курс по линю. Как и всегда, он испытывал ни с чем не сравнимое ощущение от того, что движется в пространстве. Его окружал молчаливый замкнутый мир, на первых порах озаряемый солнечным светом и меркнущий по мере того, как Генри опускался все ниже.
Риф, за который зацепился якорь, был густо покрыт кораллами и морскими водорослями. Вокруг сновали рыбы всех мыслимых и немыслимых пород. Внезапно прямо перед его носом промелькнула барракуда по меньшей мере полтора метра длиной и, остановившись, стала с угрожающим видом разворачиваться в его сторону. Однако Бейкера это нисколько не встревожило: барракуды редко бывают опасны.
Он посмотрел на счетчик. Тот показывал не только глубину, но и то, насколько она опасна для ныряльщика. В зависимости от глубины погружения менялись и показания прибора. Опустившись на двадцать метров, он развернулся и направился к левой стороне рифа, где глубина составляла пятьдесят метров. Перевалив через гребень, он передумал и снова направился вверх. Удивительно, как от лишних трех-четырех метров меняется время, которое можно провести на глубине.
Течение было достаточно сильным, он чувствовал, как оно переворачивает его на бок. Интересно, попробовал представить Генри, каково тут в плохую погоду, но черта с два оно помешает ему взглянуть на то место, где скала обрывается отвесно вниз. Край рифа над пропастью вырисовывался очень четко. Он замедлил ход, держась рукой за выступ коралла, и всмотрелся, постепенно опуская глаза, туда, где зиял большой голубой проем, уходивший в бесконечность. Он подплыл поближе, опустился на глубину двадцать четыре метра и стал прокладывать себе путь дальше.
