Ощутив весь груз подобной ответственности, я понял, что стал отныне бесконечно одинок, но радость и гордость переполняли меня, потому что я был избран. Я, Мартин Грегори, был избран стать спасителем человечества.
Впервые в жизни я ясно осознал, как именно мне надлежит поступать... И я осознал, что любовь, представляющая собой всего лишь неизбывную жажду растворить быстротечность Вселенной, не означает ничего иного, кроме стремления остаться в полном одиночестве.
Стоя сейчас на крыше и держа пламя на башне горящим — темный полумесяц на фоне синевы небес, — я осознал, что вовсе не случайно мы с Анной поселились именно в этом доме и вовсе не случайно мне было дозволено вынести кристалл из пещеры Утраченной Надежды. Здесь, в Бедфорде, были как бы заново воссозданы условия для моего производства в ранг Кендаля — и власть моя, равно как и сфера воздействия кристалла, простираются теперь по всей земле.
6
Анна стояла у раковины и красилась. Когда наши глаза встретились в зеркале, она виновато улыбнулась и сказала:
— Всего лишь немного помады. Налить тебе ванну?
Через ее плечо я увидел шнур моей электробритвы, свисающий из-за дверцы шкафчика. Я обратил на это внимание, потому что, отпустив бороду, бритву там больше не держу.
— Я сам займусь этим, — сказал я, подходя к ней сзади. Она сделала шаг в сторону, чтобы пропустить меня к кранам. Анна была в своем длинном белом купальном халате, но еще не застегнула его, и, когда она отступила, он на мгновение распахнулся. Я мельком увидел ее гладкие розовые ноги, раскрасневшиеся после ванны, и пышный золотистый треугольник, который когда-то называл ее золотым руном. Может быть, потому что я уже давно не испытываю к ней никакого влечения или потому что я и впрямь постарался не смотреть, зрелище ее наготы оставило меня совершенно равнодушным. Но было нечто неприятное, почти жалкое в том, с какой поспешностью Анна попыталась прикрыться. Я испытал к ней сочувствие.
Видит Бог, я по-прежнему люблю ее. Только не в этом смысле. С этим покончено.
Анна сильно расстаралась с ужином. Она даже надела вечернее платье, как будто мы собирались праздновать какое-то торжественное событие. Но она нервничала и выпила заметно больше обычного, что привело ее в удивительно игривое настроение. Мне от этого стало очень неуютно. Когда я сказал ей, что мне надо подняться наверх поработать, она посмотрела на меня разочарованно и с лукавой улыбкой попросила меня не заставлять ее ждать.
7
— У тебя руки холодные. Ты уверена, что не мерзнешь?
— Просто обними меня, Мартин.
— Включи-ка обогреватель.
— Обними меня. И не уходи из постели.
— Самая настоящая зима, — я сделал вид, будто ласкаю се, потрепал по загривку. — Послушай-ка, какой ветер.
— Когда такой ветер, мне всегда кажется, что вот-вот дерево рухнет на крышу дома.
Я обнял ее, и она повернулась ко мне лицом. Взяв ее за щеки, я нежно поцеловал ее в губы. От них пахло вином, которое она пила за ужином. Деваться мне было некуда и не хотелось заставлять ее проявлять инициативу самой. Но она не ответила на поцелуй. Я поцеловал ее еще раз, просунув язык ей в рот, но он наткнулся на частокол стиснутых зубов.
— В чем дело? — прошептал я.
— Ни в чем. Просто так долго этого не было.
— Давай-ка, малышка.
Она оперлась на локоть и посмотрела на меня, широко раскрыв глаза. Взгляд ее был пристален и испытующ.
— Ты по-прежнему любишь меня, Мартин?
— О Господи, что за вопрос! Ты сама знаешь, что да.
— Но что-то между нами произошло.
— Просто я в последнее время был как-то не в настроении, вот и все. Тебе станет лучше, если мы погасим свет?
— Может быть, тебе станет лучше, — с неожиданным лукавством ответила Анна. Сев в постели, она принялась стягивать с себя ночную рубашку. Я увидел, как ее груди, на мгновение задранные высоко вверх складками красной фланели, затем широко и бессильно опали. Не испытывая ни малейшего желания, я потянулся и погасил свет. Может быть, во тьме и впрямь окажется легче.
В окно ударила ветка, ее дрожь передалась оконному стеклу.
— Что это такое? — Анна испуганно приникла ко мне.
— Ничего. Ветер.
Она взяла мою руку и провела ею себе по груди. Я легонько забарабанил пальцами по соскам. Исполняя супружескую обязанность, я взял в рот сперва один сосок, затем другой и полизал их, добившись слабой, горьковатой на вкус эрекции. Анна начала тихонько вздыхать и, вновь найдя мою руку, провела ею себе по животу.
Сейчас я имитировал нетерпение, чтобы скрыть от нее отсутствие настоящего интереса. Я вставил ей в ухо язык и сильно скреб ее между ног.
— О Господи!
У нее перехватило дыхание. Ее колени разъехались, лоно рванулось ко мне навстречу.
Я почувствовал судорогу отвращения и отдернул руку.
— Что такое...
— Там ничего нет!
— Не понимаю. Чего нет?
— Ты сбрила волосы!
— Мартин,
— Но это же... это же невозможно!
Я ведь видел их всего пару минут назад, когда она стягивала ночную рубашку. И в ванной перед ужином. Ее золотое руно! И тут я вспомнил о шнуре электробритвы, свисающем из аптечного шкафчика.
— Я зажгу свет.
— Нет, пожалуйста! Это пустяки. Тебе просто почудилось. Вот, смотри, — она взяла мою руку, вернула на прежнее место и крепко зажала между ног.
Я прикоснулся к ней. Она затрепетала под моими пальцами. У меня произошла эрекция.
Анна засмеялась, и этот смех мне показался совершенно незнакомым.
— Анна, погоди-ка.
Я попытался проникнуть в нее.
— Лежи смирно. Давай я сама...
Она перекинула через меня ногу, очутилась сверху и крепко зажала обе ноги своими. Затем, стоя на коленях надо мной, принялась легонько подпрыгивать, вереща и орошая слюной мою грудь. Войти в нее поначалу оказалось невероятно трудно.
Я скользнул пальцами в узкую щель между ее ягодицами и страстно усадил ее на себя. Анна по-
