недовольно посмотрел вниз. «Москито» был самым быстрым самолетом на этой войне, но лететь с такой скоростью было слишком даже для него.
Уайет–Тернеру казалось, что вот–вот дело закончится катастрофой. Хозяин самолета Карпентер демонстрировал высший пилотаж на бреющем полете, но Уайет–Тернеру это не понравилось. Еще меньше ему нравилась скорость, с которой летела отбрасываемая их бомбардировщиком на землю тень, а хуже всего было, когда дистанция между самолетом и тенью сокращалась почти до нуля. Пытаясь отвлечься от мысли о том, что произойдет, если самолет и его тень действительно сольются, он оторвал взгляд от окна и посмотрел на часы.
— Двадцать пять минут. — Он выразительно посмотрел на Карпентера, с обветренным лицом которого так не вязались великолепные рыжие усы. — Успеем?
— Успеем, — безмятежно отозвался Карпентер. — Успеют ли они — вот вопрос.
— Бог знает. Ума не приложу, как им это удается: мы с адмиралом не сомневаемся, что они попали в замке в капкан. А сейчас там вообще всех подняли в ружье. Какие тут могут быть шансы…
— И потому вы летите?
— Я их туда послал, — бесстрастно ответил Уайет–Тернер. Он посмотрел в окно, увидел, как самолет и его тень соприкоснулись, пролетая над верхушками сосен, и, теряя терпение, спросил: — Это что, необходимо — лететь так низко?
— Иначе нас засекут, старина, — объяснил Карпентер. — Ближе к земле безопаснее.
Смит, Мэри, Джонс и замыкающий цепочку Шэффер задворками вышли к гаражу. Смит приготовил отмычку, чтобы открыть замок, но дверь тихонько приотворилась сама собой. У входа стояла Хайди, глядя на них как на пришельцев с того света. Потом она перевела взгляд на пылающий замок и вопросительно посмотрела на Смита:
— Все здесь, в блокнотах, черным по белому, — хлопнул он себя по груди. — Теперь в автобус.
Он пропустил всех в дверь гаража, закрыл ее за собой и выглянул из небольшого зарешеченного окна на улицу. Та была заполнена людьми, главным образом военными, хотя не все из них были с оружием — большинство сбежалось поглазеть на пожар прямо из деревенских кабачков. Недалеко от гаража стояли два грузовика с солдатами и еще три — возле станции фуникулера. У «Дикого оленя» припарковался мотоциклетный патруль. Но самое серьезное препятствие представлял собой небольшой автомобиль с людьми прямо у выезда из гаража. Смит внимательно осмотрел его и решил, что это препятствие вполне преодолимо.
Мэри и Карнаби–Джонс уже заняли места в автобусе. Туда же направилась и Хайди. Шэффер обнял ее за плечи, поцеловал и улыбнулся. Она удивленно посмотрела на него.
— Разве ты не рада снова меня видеть? Если б ты только знала, через что мне пришлось пройти! Боже милостивый, я ведь чудом остался жив!
— И ты теперь не такой красавчик, как два часа назад, — она нежно прикоснулась к его лицу, на котором Каррачола оставил кровавый след и. поднимаясь в автобус, бросила через плечо:
— Надо же, два часа — это как раз вся история нашего знакомства.
— Два часа! Мне кажется, я постарел за это время на двадцать лет. И все эти годы я посвящаю вам, леди. А сейчас, — закончил он, глядя, как Смит усаживается на водительское место и включает зажигание, — предстоит прожить очередные двадцать. Всем на пол!
— А вы? — спросила Хайди.
— Я? — с искренним удивлением переспросил Шэффер. Он вышиб прикладом «шмайсера» лобовое стекло. щелкнул затвором и стал на колени, пристроив автомат стволом наружу. — А я кондуктор. Где вы видели, что кондуктор работает лежа?
Смит нажал на стартер, и дизельный мотор послушно загудел. Майор включил первую скорость, автобус рванул вперед. Снабженный мощным стальным ножом снегоочистителя, он легко пропорол двойные двери, будто они были сделаны из картона, только щепки полетели в разные стороны, как конфетти. Смит свернул направо и выехал на главную улицу. Зевак, заполнивших улицу, можно было распугать гудком и ревом дизеля, но с автомобилем, стоявшим на выезде, разъехаться было не так просто. Но прежде чем сидящие в нем — сержант, руки которого покоились на баранке, и майор с радиотелефоном в одной руке и тонкой сигарой с длинным столбиком пепла — в другой, успели понять, что происходит, их машину отнесло ножом снегоочистителя на несколько метров, после чего она благополучно остановилась. Ошарашенный майор так и остался сидеть с радиотелефоном в одной руке и с сигарой в другой. Даже пепел сигары не осыпался.
Мотоциклистов, столпившихся у дверей «Дикого оленя», удивил необыкновенный выезд автобуса. Сначала они решили, что его владелец Зеп Зальцман свихнулся или у него заело акселератор. Но они быстро поняли, что ошиблись. Они заметили Смита, склонившегося над рулем, и Шэффера со «шмайсером», дуло которого выглядывало из разбитого лобового стекла. Этого оказалось достаточно, чтобы сержант отдал команду, и мотоциклисты рванулись к своим машинам. Но и Смит увидел достаточно. Он включил далеко слышный рожок автобуса, резко свернул и на всей скорости двинулся к тротуару в сторону мотоциклистов. Поняв его намерения, те сделали единственно правильный выбор: оставив свои машины на произвол судьбы, предпочли укрыться на лестнице «Дикого оленя».
С душераздирающим металлическим скрежетом автобус смял патрульные мотоциклы, превратив их в груду утиля. Вырулив опять на середину дороги, Смит оглянулся: лишь две машины благополучно избежали общей участи. Под рев рожка Смит без передышки жал на газ, включая то огромные передние фары, то подфарники, и от этой свистопляски народ в панике разбегался кто куда, очищая дорогу. На горных дорогах почтовые автобусы пользуются абсолютной привилегией перед всеми другими видами транспорта, и символом их непререкаемого дорожного авторитета является оглушительно–пронзительный рожок. Звук этого рожка — виден сам автобус или нет — это приказ всем машинам и пешеходам остановиться или отступить, неукоснительно исполняемый каждым альпийцем, с молоком матери впитавшим дорожные правила, принятые в родных местах. Волшебный рожок оказывал магическое действие: и автомобили, и люди послушно жались к тротуару, как будто их враз притянул к себе мощный магнит. На лицах можно было прочитать все степени удивления — от тупого недоумения до возбужденного изумления. Чего на них не было, так это досады и негодования — события развивались столь стремительно, что до этого дело просто не успевало дойти. Автобус достиг уже конца улицы, а вдогонку не прозвучало ни одного выстрела.
Впереди маячила прямая как стрела лента дороги вдоль Голубого озера. Смит отключил альпийский рожок, но, спохватившись, включил его вновь: он мог сослужить службу не хуже, чем пара пулеметов.
— Нельзя ли сменить пластинку? — раздраженно спросил Шэффер. Он совсем продрог под ледяным ветром, который дул из разбитого окна и, стараясь по возможности укрыться от холода, уселся на пол. — Свистните, если понадоблюсь. У меня, наверное, миля в запасе.
— В смысле?..
— Через милю подъедем к КПП казармы. У офицера в той машине, которую мы побеспокоили, был радиотелефон. Парень им, надо думать, воспользовался.
— А что же ты его не застрелил?
— Не тот я стал теперь, босс. — вздохнул Шэффер. — В мою жизнь вошло нечто прекрасное.
— Скажи лучше, что у тебя не было возможности.
— И, как вы верно заметили, у меня не было возможности. — Шэффер обернулся, посмотрел в заднее стекло — нет ли погони. Дорога за ними была пуста. Тем не менее вид, открывавшийся в сторону, откуда они удалялись, заслуживал внимания. Шлосс Адлер, окутанный пламенем освещал адским огнем снежное королевство на полмили вокруг. Это была мечта пиротехника, кошмарный сон брандмайора. Участь замка была предрешена: к рассвету он превратится в дымящиеся руины. Отныне он обречен быть легендой, передаваемой из поколения в поколение, сказанием о прекрасном, навсегда исчезнувшем видении.
Шэффер перевел взгляд в салон автобуса, пытаясь определить, каково самочувствие пассажиров, но их было не разглядеть — все попрятались под сиденьями. Тут автобус здорово тряхнуло, Шэффер ударился плечом о стенку. Это заставило его взглянуть на приборный щиток.
— Господи, спаси и сохрани, — смиренно проговорил он. — Девяносто.
— Это в километрах, — успокоил Смит.
— Ну, тогда беспокоиться не о чем, — только и сказал Шэффер. Заметив, что Смит притормозил, он посмотрел в окно и тихонько свистнул. Казармы были совсем рядом. За контрольно–пропускным пунктом
