продержаться без выпивки часов двенадцать, не больше, и если время подходит, а бухнуть нечего, становится злой как черт. — Джейни опускает голову. — Стыд какой.
— Мой папаша тоже бухал день и ночь, только злющим он был всегда — что пьяный, что трезвый. По крайней мере, он был последователен.
Кейбел криво ухмыляется.
— Да, похоже, мне еще повезло, — фыркает Джейни.
Она искоса посматривает на Кейбела.
Раздумывает.
И наконец спрашивает:
— Ты когда-нибудь желал своему отцу смерти? Я имею в виду, до того, как он тебя поджег. Ну или так — хотелось ли тебе избавиться от него, чтобы больше не иметь с ним дел?
У Кейбела суживаются глаза.
— Каждый долбаный день.
Джейни кусает губу.
— Значит, ты рад, что он умер в тюрьме?
Кейбел долго молчит. Пожимает плечами. А когда начинает говорить, то произносит каждое слово взвешенно, продуманно, словно в разговоре с психиатром.
— В тех обстоятельствах это было лучшим возможным выходом.
Вентилятор гонит воздушную струю от телевизора к журнальному столику, обдувая по пути две пары голых ног на кушетке. От прикосновения прохладного ветерка к потной коже Джейни слегка поеживается. Она думает о Генри Фингольде, незнакомце, возможно, ее отце. Умирающем. И уже третий раз за сутки Джейни мечтает, чтобы это был кто-то другой.
Она кладет голову на плечо Кейбела, просовывает руку ему под мышку. Он сажает ее на колени, и они крепко сжимают друг друга в объятиях.
Потому что они одни.
_____
Она в полном раздрае.
_____
Джейни воображает себе жизнь без людей. Без него. Разбитое сердце, одиночество, но зато — способность видеть, чувствовать. Жить. Наслаждаться покоем. Не оглядываться всю дорогу через плечо, опасаясь чужого сна.
Потом она воображает себе жизнь с ним. Слепой, со скрюченными пальцами, но любимой... во всяком случае, если все сложится хорошо. А еще с постоянным, почерпнутым из его снов ощущением того, каково ему приходится. Действительно ли она хочет обречь их обоих на такое будущее? Неужели хочет стать тяжким бременем для такого классного парня?
Она сравнивает оба сценария и никак не может остановить выбор ни на том ни на другом.
Но она размышляет.
Может, разбитое сердце исцелить легче, чем больные руки или слепоту.
_____
В такую жарищу долго в обнимку не посидишь.
Кейбел потягивается.
— Ты собираешься ее будить? И снова двинуть с ней в больницу?
— Господи, надеюсь, нет.
— Джейни...
— Да знаю я.
— Там, по крайней мере, кондиционеры работают.
— У тебя в машине тоже. Может, туда переберемся?
Кейбел смеется.
— Почему бы и нет, когда стемнеет. Да, черт возьми, как стемнеет, так и поступим. Но я серьезно, Джейни. По-моему, тебе обязательно нужно поговорить с матерью...
Джейни со вздохом закатывает глаза.
— Может быть.
_____
Она легонько стучится в дверь маминой спальни.
Косится на Кейбела.
Джейни не воспринимает эту комнату как часть дома. Для нее это скорее дверь в другой мир, портал в обитель скорби, откуда время от времени появляется и куда исчезает Доротея. Она даже мельком туда не заглядывает, только когда входит или выходит мать.
Она ждет. Заходит, на всякий случай подготовившись к возможной атаке сна. Но ее мать сейчас не видит снов. Джейни вздыхает и озирается.
Сквозь прорехи в старой занавеске в комнату пробиваются солнечные лучи. Мебели немного, но беспорядок царит страшный. Рядом с кроватью на полу валяются картонные тарелки, стаканы, пустые бутылки. Жарко, воздух спертый.
Мать Джейни спит лежа на спине, узкая ночная рубашка облегает ее тощее тело.
— Мам, — шепчет Джейни.
Тишина.
Чувствуя неловкость, Джейни на цыпочках придвигается ближе. Половицы скрипят под ногами.
— Мама, — произносит она уже громче.
Ее мать бурчит что-то невнятное, с трудом разлепляет глаза, щурится и чуть приподнимается, опираясь на один локоть.
— Мн-не звонят? — выговаривает она заплетающимся языком.
— Нет. Я... Уже почти десять часов, и я просто подумала...
— А ты что, в школу не пошла?
У Джейни отвисает челюсть.
«Это у тебя шуточки такие или как?»
Она набирает побольше воздуху, собираясь выложить матери всю правду и напомнить ей о школьном выпускном вечере, который та пропустила, а еще о том, что сейчас лето и занятий все равно быть не может, но решает, что время не самое подходящее.
— Да сегодня занятий нет, — вырывается у нее, прежде чем Доротея успевает ляпнуть что-нибудь в том же духе. — Я вот хотела спросить про Генри, тебе сегодня надо идти в больницу или не надо? Я не хочу...
