— Будет достаточно, если часиков в семь вы подадите мне что-нибудь легкое, — попросила я. — Прямо в спальню.
— Слушаюсь, мисс, — сказала Перси, удовлетворенная тем, что может быть хоть чем-то полезной, и удалилась.
И лишь тогда я спохватилась, что забыла спросить у нее, знала ли служанка мою маму.
Я вновь занялась осмотром спальни. Похоже, все здесь оставалось нетронутым с тех пор, как мама убежала из дому, хотя и содержалось в идеальной чистоте и порядке: свежий воздух, нигде не заметно было ни пылинки. Одну за другой рассматривала я множество фотографий в серебряных рамках, пристально вглядываясь в каждую из них, и пыталась угадать неизвестные мне черты характера моей матери. С одного фото во всем блеске своей молодости глядела на меня Джиллиан с мужем и дочерью. По краю снимка выцветшими чернилами было выведено детской рукой: «Папа, мама и я».
Обнаружив в ящике комода толстый фотоальбом, я медленно переворачивала его страницы, разглядывая взрослеющую и хорошевшую девочку. Цветные снимки запечатлели все дни ее рождения, вплоть до тринадцатилетия. Каждая фотография была подписана: «Ли Диана ван Ворин», — мать явно гордилась своим именем. Здесь были также фотографии Клива ван Ворина, ее отца, Джиллиан ван Ворин, ее матери, Дженнифер Лонгстоун, ее подруги, и Джошуа Джона Беннингтона, первого, а возможно, и последнего друга моей мамы.
Я еще не просмотрела и половины альбома, а уже завидовала этой красивой белокурой девочке, с ее богатыми родителями и сказочными костюмами. Она посещала музеи и зоопарк и даже бывала за границей, а я лишь рассматривала блеклые иллюстрации в старых номерах журнала «Нэшнл джиогрэфик» или картинки в школьных учебниках. При виде Ли с папочкой и мамочкой на палубе теплохода, направляющегося в далекий неведомый порт, у меня к горлу подступил ком. Девочка махала рукой кому-то, кто фотографировал ее. Ли в бассейне на корабле, Ли танцует с отцом, вот она рядом с матерью в Лондоне на фоне Биг-Бена, а вот наблюдает смену караула у Букингемского дворца.
Мне уже не было жаль этой девочки-подростка, которая умерла такой молодой. За свою короткую жизнь она повидала в десять раз больше, чем я, и испытала столько радости, сколько мне не испытать и к двадцати годам. В детстве у нее был настоящий отец, судя по фотографиям, добрый и мягкий человек, который укладывал ее в кроватку, выслушивал ее лепет и учил жизни… Боже, как я могла подумать, что Кэл Деннисон любит меня? Как смела я мечтать о любви Логана? Ведь наверняка все относились ко мне так же, как мой папаша!
Нет, нет, пыталась я убедить себя. Это отец виноват в том, что не любил меня, а не я сама. И когда- нибудь, несмотря на весь позор и унижения, пережитые мною, я стану хорошей женой и матерью. Я стерла со щек слезы и приказала себе не хныкать: хватит распускать нюни, жалея себя. Я больше никогда не увижу своего папашу, и я не хочу больше никогда его видеть.
Я снова стала рассматривать фотографии. Мне и в голову не приходило, что у девочек могут быть такие прекрасные наряды! Для меня же с девяти до одиннадцати лет венцом мечтаний было платье с распродажи в Серси. На одном из снимков Ли была снята верхом на лоснящейся гнедой лошади, в шикарном костюме для верховой езды, подчеркивающем красоту ее белокурых волос, и конечно же, рядом со своим милым папочкой: он всегда был рядом с ней.
А вот Ли среди школьных подруг и друзей, любующихся ею, вот она лежит на пляже, плавает в частном бассейне — гордая своими округляющимися формами. На всех снимках у Ли был гордый и самодовольный вид.
Внезапно ее отец исчез с фотографий. Вместе с ним исчезла и счастливая улыбка с лица Ли. В глазах появилась тень озабоченности и тревоги, а губы упрямо сжались. Рядом с матерью теперь появился другой мужчина, молодой и привлекательный, я сразу же узнала в этом загорелом двадцатилетнем блондине Тони Таттертона. Чуть поодаль от них, с каменным лицом, стояла та же самая девочка, которая еще недавно столь гордо обнажала жемчужные зубки, улыбаясь перед камерой.
Я быстро перевернула страницу альбома. Боже мой, я увидела фотографии второго бракосочетания Джиллиан. Моя двенадцатилетняя мамочка, в длинном розовом платье подружки невесты, с букетом прекрасных роз, скромно стояла с ней рядом. Ли даже не пыталась изобразить на своем лице улыбку, в отличие от маленького мальчика слева от нее, который изо всех сил старался выглядеть счастливым. Но это у него не получилось. Худенький темноволосый и большеглазый мальчик был, по-видимому, младшим братом Тони — Троем.
Измученная нахлынувшими новыми впечатлениями, которые вызвали во мне бурю эмоций, я захлопнула альбом. Значит, моя мама не доверяла отчиму! Как же после этого мне верить ему? И все же я должна была остаться здесь и ради своего будущего закончить колледж.
Я подошла к окну и взглянула вниз, на подъездную дорожку: Джиллиан и Тони, в вечерних туалетах, садились в красивый новый автомобиль. Это был уже не тот лимузин, на котором меня привезли из аэропорта… Может быть, они просто не хотели, чтобы шофер их ждал? За руль сел сам Тони.
Боже, какой же одинокой я себя почувствовала, когда их машина исчезла из виду.
Надо было как-то убить время, оставшееся до семи часов. Я уже проголодалась и пожалела о том, что не попросила Перси подать мне еду немедленно. Раз задумала быть сильной и решительной, так отчего же веду себя столь застенчиво? Скорее всего, попыталась я оправдаться, сказывается долгое путешествие в одиночестве на самолете и потом поездка в закрытом автомобиле. Я сбежала вниз к гардеробу, где висели меховые шубы и накидки Джиллиан, и, надев свое голубое пальто, устремилась к парадной двери.
3. Тайна английского лабиринта
Я быстро шла, не оглядываясь по сторонам, глубоко вдыхая «соленый запах моря», как выразился Тони. Меня всю трясло от злости. Наконец замедлила шаг и, обернувшись, посмотрела на особняк: Боже, сколько же в нем окон и все их нужно мыть! И как только они поддерживают в чистоте весь этот мрамор? Я остановилась и пыталась угадать, которые из окон мои. Пятясь назад, я внезапно уперлась во что-то спиной и, быстро обернувшись, увидела высокую, как стена, живую изгородь, уходящую все дальше и дальше в парк. Это было не что иное, как английский лабиринт! С детским восторгом, словно завороженная, я вошла внутрь, не сомневаясь ни на секунду, что найду выход. Я всегда хорошо разгадывала загадки, и когда мы с Томом играли во всевозможные настольные игры на сообразительность, то у меня у первой мышка быстро пробиралась к сыру, а пираты находили зарытые сокровища.
В лабиринте было уютно и тихо, непролазный кустарник высотой в десять футов заглушал щебетание птиц в саду и крики морских чаек, образуя неожиданные повороты под прямым углом. Дом пропал из виду, и я, ощутив сначала сырую прохладу, а потом легкий озноб, ускорила шаг. Следовало предупредить Перси, что я отправляюсь на прогулку. Я взглянула на часы: почти половина седьмого, значит, через полчаса подадут мой ужин. Неужели я пропущу свою первую трапезу в собственной гостиной? Наверняка кто-то из слуг разожжет камин, где уже лежат сухие поленья, и в комнате станет тепло и уютно. Как чудесно усесться перед огнем, свернувшись калачиком в большом кресле, и не спеша вкушать деликатесы, доселе мне неведомые. Сделав еще один поворот, я очутилась в тупике, вернувшись, повернула направо и вышла на уже знакомую мне дорожку: значит, я ходила по кругу и, похоже, заблудилась. Тогда я вытянула длинную нитку из подкладки пальто и привязала ее к ветке куста — теперь-то уж я быстро выберусь отсюда!
Закатное солнце окрасило небо в расплывчатые тона, предупреждая меня о скором наступлении ночи и промозглого холода. Но, закаленная суровым климатом диких гор Уиллиса, я не страшилась капризов погоды в предместье цивилизованного Бостона. К сожалению, вскоре мне пришлось убедиться, что пальто, купленное в Атланте, не предназначено для этого района с его северными ветрами.
Я попыталась успокоиться и взять себя в руки: в конце концов, это пальто — подарок Кэла Деннисона — было лучшим из всех, которые я когда-либо носила. Еще месяц назад его голубой бархатный воротничок казался мне верхом элегантности.
Да что мне этот глупый лабиринт, устроенный ради забавы, когда я с трех лет привыкла одна
