политическом курсе имеющей место клики власти, при проводимой ею политике космополитического либерализма. Ибо эта клика
Особенностью вызревающей в стране политической ситуации становится то, что правящий класс разворовал, что было ценным, и встревожен разрастающейся кровавой грызнёй разных сил внутри себя за передел самой прибыльной собственности. Клика власти больше не в силах отражать интересы всего правящего класса как такового. Она всё дальше отчуждается от него, защищая с помощью исполнительной власти интересы только сужающейся группы акул коммерческого политического интереса, - и таким образом
идеологический тупик
Суть всякого режима проявляется в характере культуры, опирающейся на вполне определённые идеологические установки, которые заложены в основании режима. Когда в Петербурге разрушается здание консерватории, потому что нет денег на его ремонт, а одновременно в том же городе закладывается очередная церковь, что сопровождается широким освещением в официозных средствах массовой информации, можно делать вполне определённые выводы о политических целях режима существующей власти. Монотеистическая религия всегда и везде служила важнейшим средством идеологического насилия в деле придания легитимности правящему классу, для оправдания его в
Современная цивилизация есть промышленная капиталистическая цивилизация европейского происхождения, идеологически развивающаяся на традициях античного рационализма. Традиции античного рационализма, возрождаясь в западной Европе в эпоху позднего средневековья, обеспечили политическую потребность городского населения феодального общества в гностическом, познавательном мировоззрении, в гностической духовной культуре, от которой оттолкнулось мануфактурное, а затем промышленное производство. Сначала Пётр Великий для осуществления политики Преобразований государства, а через два столетия советский коммунистический режим унаследовали у протестантской Европы рациональный гностицизм и материалистические знания для поворота средневековой по православному мировоззрению России к промышленному развитию. В постсоветской же России происходит отказ от достижений советского материализма с его культом околонаучного мировосприятия и от советского духовного коллективизма в производственных отношениях, как раз и обеспечивших бурную индустриализацию крестьянской страны в ХХ веке, в пользу предельного либерального индивидуализма, разрушительного для производства как такового. Это привёло к тому, что под либеральным лозунгом абсолютного обеспечения Прав Человека в стране воцарились силы, поставившие частную собственность над корпоративными представлениями о собственности и установившие политический закон буржуазных коммерческих отношений:
Мировое олигархическое правительство является сейчас для олигархических кланов России единственным гарантом сохранения того, что они награбили, наворовали, превратили в спекулятивный капитал и в частную собственность, а потому они готовы идти на любые шаги по разрушению экономической и политической самостоятельности, целостности страны, покушаясь на её прошлое и будущее. Определяющие политику режима силы из сиюминутных эгоистических интересов подобострастно обслуживают космополитические коммерческие интересы олигархов всего мира, и основное идеологическое положение православия: де, все люди равны перед единым общечеловеческим богом, - как нельзя кстати отвечает выражаемым этими олигархами целям получить поддержку народной массы для соучастия в формировании мирового правительства, мирового рынка, в котором России отводится роль политического захолустья и сырьевого придатка. Поэтому режим диктатуры коммерческого политического интереса в России политически более реакционный, чем был двести лет назад режим Директории во Франции. В отличие от власть предержащих нынешней России, правящие круги режима Директории проводили необходимую для развития промышленного производства политику рациональной секуляризации Франции, так как принуждаемые обстоятельствами они опирались лишь на собственные возможности в борьбе за власть. Им приходилось использовать идеалы ранних лет буржуазной революции, чтобы обеспечивать себе определённую поддержку революционно настроенной армии и ряда оппозиционных политических сил перед лицом угрозы интервенции соседних феодальных держав, в которых важнейшей воинственно враждебной им силой была церковь, открыто требовавшая восстановления во Франции дореволюционных порядков и старых прав собственности.
В нынешней России роль церкви иная. Церковь не борется с либерализмом и режимом за восстановление коммунистического правления, она с ними сосуществует на основаниях отрицания коммунизма и возрождения политических мифов Российской империи. По мере того, как социальная база поддержки режима сокращается, он всё откровеннее заигрывает с церковью и требует от неё идеологической помощи. И получает её. В частности, церковь мешает становлению городского, собственно национального самосознания русских, как самосознания этнократического и социально-корпоративного, без которого нельзя совершить поворот к промышленному капиталистическому развитию. То есть, отстаивая интересы народно-феодального самосознания, она уводит массы государствообразующего этноса от представлений о необходимости становления городской национальной общественной власти, опасной для режима абсолютного меньшинства. Она была прогрессивной несколько лет назад, когда способствовала восстановлению подорванной большевизмом традиции российского патриотизма. Но сейчас вызревает резкое углубление общегосударственного кризиса, преодолеть который страна может только через смену режима диктатуры коммерческого интереса посредством социальной революции в форме русской Национальной революции. В этих новых условиях институт церкви становится всё более реакционным, всё меньше отвечает потребностям городских отношений государствообразующего этноса в росте