В тот день, когда появилась эта реплика, мы с Даспри обедали вместе. Вечером, разложив газеты на столе, обсуждали дело, анализировали его со всех сторон и были раздражены до предела, словно путники, которые бредут неизвестно куда в темноте и все время натыкаются на одни и те же препятствия.
И вдруг, хотя слуга не докладывал и звонок не звонил, дверь открылась и вошла укрытая густой вуалью дама.
Я тут же встал и подошел к ней.
— Это ваш дом, месье? — спросила она.
— Да, мадам, но признаться…
— Калитка, что выходит на бульвар, оказалась незапертой, — объяснила она.
— А дверь в передней?
Она не ответила, и я подумал, что ей пришлось обойти дом и подняться по черной лестнице. Значит, она знала, как пройти?
Воцарилось неловкое молчание. Она посмотрела на Даспри. По инерции, как сделал бы это в любой гостиной, я представил его. Затем попросил даму сесть и изложить цель ее визита.
Незнакомка сняла вуаль, и я увидел, что она брюнетка с правильными чертами лица, быть может, не красавица, но во всяком случае бесконечно очаровательная женщина, что исходило в основном от ее глаз, серьезных и печальных.
— Я мадам Андерматт, — сказала она просто.
— Мадам Андерматт! — повторил я, не переставая удивляться.
И снова — молчание, но вот она заговорила тихим голосом, все больше обретая спокойствие:
— Я пришла по поводу известного вам дела. Подумала, что, может быть, смогу получить от вас какие- нибудь сведения…
— Боже мой, мадам, я знаю обо всем этом не больше того, что пишут в газетах. Будьте любезны, скажите точнее, чем я могу быть вам полезен.
— Я не знаю… Не знаю…
Только тогда я заметил, что ее спокойствие было наигранным, а самообладание — только видимость, за которой скрывается огромная растерянность. И мы замолчали, почувствовав себя одинаково неловко.
Но Даспри, все это время наблюдавший за гостьей, подошел к ней и сказал:
— Вы позволите, мадам, задать вам несколько вопросов?
— О да! — воскликнула она. — Так я смогу все рассказать.
— Вы будете говорить… какие бы вопросы вам ни задавали?
— Да, какие угодно.
Он подумал и произнес:
— Вы знали Луи Лакомба?
— Да, через мужа.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Когда он ужинал с нами.
— В тот вечер ничто не могло навести вас на мысль, что вы его больше не увидите?
— Нет. Он действительно упомянул о путешествии в Россию, но просто так, мимоходом!
— Значит, вы полагали, что увидите его снова?
— Через день за обедом.
— И как вы объясняете исчезновение Лакомба?
— Я никак не могу его объяснить.
— А месье Андерматт?
— Не знаю.
— Однако…
— Не спрашивайте меня об этом.
— Статья в «Эко де Франс», кажется, намекает…
— Она намекает на то, что браться Варен имеют какое-то отношение к этому исчезновению.
— Вы тоже так думаете?
— Да.
— На чем основано ваше убеждение?
— Когда Луи Лакомб уходил от нас, в руках он держал портфель со всеми бумагами, относящимися к его проекту. Через два дня мой муж встречался с одним из братьев Варен, с тем, что жив, и во время этой встречи муж получил доказательство того, что бумаги находятся в руках братьев.
— И он их не выдал полиции?
— Нет.
— Почему?
— Потому что в портфеле, помимо бумаг Луи Лакомба, находилось кое-что другое.
— Что?
Она смутилась, собралась было ответить, но в конце концов предпочла молчать. Даспри продолжал.
— Вот, значит, какова причина, заставившая вашего мужа не обращаться в полицию и установить слежку за братьями. Он надеялся вернуть бумаги и вместе с ними то, другое… нечто компрометирующее, чем воспользовались братья, чтобы воздействовать на него, шантажировать…
— Его… и меня.
— О! Вас тоже?
— В основном меня.
Она произнесла эти слова сдавленным голосом. Даспри посмотрел на мадам Андерматт, прошелся по комнате и опять вернулся к ней:
— Вы писали Луи Лакомбу?
— Конечно… мой муж был связан…
— Вы не писали Луи Лакомбу… других писем, помимо официальных? Простите мою назойливость, но мне необходимо знать всю правду. Писали вы другие письма?
Заливаясь краской, она прошептала:
— Да.
— И эти письма попали к братьям Варен?
— Да.
— Значит, месье Андерматт знает об этом?
— Писем он не видел, но Альфред Варен сообщил ему об их существовании, пригрозив, что опубликует, если муж предпримет что-либо против него или его брата. Мой муж испугался… отступил, не желая скандала.
— Однако пустил в ход все средства, чтобы вырвать у них эти письма.
— Все средства пущены в ход… по крайней мере я так думаю, ибо с той последней встречи с Альфредом Вареном после нескольких очень грубых слов, в которых он изложил суть их разговора, между мужем и мной больше не существует никакой близости, никакого доверия. Мы живем как чужие.
— В таком случае, если вам нечего терять, чего вы боитесь?
— Какой бы безразличной я не стала для него, я все же та, которую он любил и мог бы еще любить. О, в этом я уверена, — прошептала она с жаром, — он и любил бы меня до сих пор, не подвернись ему эти проклятые письма…
— Как! Ему удалось… Но ведь братья были очень осторожны!
— Да, хвастались даже, что у них есть надежный тайник.
— И что из этого?..
— У меня есть все основания думать, что мой муж нашел этот тайник!
— Надо же! Но где он находится?
— Здесь.
Я подскочил.
— Здесь?
