-- Тогда отринь сомнения! Ты - вождь, призванный богами на трон. Ты - орудие судьбы. В твоей руке власть над смертными. Слышишь ли ты голос трубный, что говорит тебе: 'Дерзай, Гильгамеш'?
-- Слышу, о божественная мать моя!
-- Тогда иди и верни Уруку потерянное величие. Для этого пришёл ты в мир. В этом твоё предназначение.
-- Да, мать моя! Я сделаю так, как желают боги! Я исполню их наказ! - воскликнул воодушевлённый Гильгамеш, бросаясь к лестнице.
Он скатился по каменным ступенькам, пролетел по внутреннему коридору к следующей лестнице, спустился на первый этаж и, выбежав во двор, крикнул двум скучающим воинам:
-- Эй вы! А ну-ка, живо соберите мне всех стражей святилища. Пусть придут все, кроме тех, что стерегут главные ворота. Быстро!
Воины сорвались с места и исчезли, словно их и не было. Гильгамеш взбежал на балкон и стал в нетерпении ходить туда-сюда, нервно теребя бороду. Сытые насмешливые рожи старейшин стояли у него перед глазами, вызывая жгучую ненависть. Он вспомнил их слова, их блудливые заискивающие взгляды и негромкие ядовитые голоски. 'Ну нет, - озлобленно подумал вождь. - Не вам решать судьбу Урука. Не вам судить о воле богов'.
Во двор начали сбегаться воины. Некоторые из них были без оружия, некоторые - без сандалий, почти все - без шлемов. Удручённые собственным разгильдяйством, они старательно прятали лица, дабы не встречаться со взглядом вождя. 'Стадо', - брезгливо подумал Гильгамеш, оглядывая собравшееся воинство.
-- Все? - осведомился он у командира, подождав, пока стражники подравняются и притихнут.
-- Почти все, господин, - ответил начальник, держась рукой за ножны и прикрываясь ладонью от солнца. - Несколько человек остались сторожить ворота. Прикажешь позвать их?
-- Нет. - Гильгамеш ещё раз окинул взглядом замерших бойцов, потом потянул носом воздух и рявкнул. - Воины! Слушайте, что я скажу вам! Слушайте и внимайте! Когда мой отец, божественный Лугальбанда, покидал этот мир и готовился к встрече с владычицей Эрешкигаль[10], он завещал мне хранить величие Урука и неприкосновенность его святилища. Отцы наши и деды, и отцы наших дедов верно служили Инанне. У неё не было причин гневаться на своих рабов. Каждый урукец знает, что она неусыпно радеет о нас. Каждый год она посылает нам урожаи и обильное потомство. Каждый год спасает нас от ярости сутиев и исцеляет от болезней. Можем ли мы быть недовольны ею? Ответьте мне, воины! Бывало ли такое, чтобы наша небесная заступница не платила нам за те жертвы, что мы приносим ей?
Строй заколебался. Воины замялись, робко поглядывая на вождя. Послышались неуверенные голоса: 'Нет, отродясь такого не бывало', 'Богиня печётся о нас', 'Известно, куда Инанна, туда и мы'.
-- Как же могло такое случиться, - продолжал Гильгамеш, - что среди нас оказалась горстка предателей, которые решили презреть её заботу и склонить голову перед ничтожным Забабой? Как могло произойти, что люди, которые клялись в верности Инанне, оказались двуличными ехиднами? Ответьте мне, воины!
Лица стражников недоверчиво вытянулись.
-- Кто они, господин? - спросил начальник. - Укажи нам их имена, и мы разделаемся с ними.
-- Это - ваши старейшины, воины. Те, кому вы доверяли свои жизни. Те, кто громче всех славил Инанну, но в сердце своём уже вынашивал измену. Пушур-Туту, глава Дома Буйвола, Гирбубу, глава Дома Пантеры, и ряд иных. Они закрыли свои уши для слов Инанны. Они отвратили свои очи от лицезрения её красоты. Мятежный Забаба помутил их разум, заставил переметнуться на сторону Акки. Воины, заклинаю вас! Именем ваших отцов и матерей! Именем богов! Встаньте стеной на защиту Урука, спасите Дом неба[11] от поругания!
Гильгамеш замолчал и окинул воинов пламенеющим взглядом. Те ошеломлённо топтались на месте, не смея верить словам вождя.
-- Кто сказал тебе это, господин? - осмелился подать голос один из бойцов.
-- Я сам слышал это от них, воины, собственными ушами. Час тому назад они заявили мне, что не желают сражаться за святилище Инанны. Они выказали готовность подчиниться Акке и повергнуть нашу богиню, лучезарную Звезду Восхода, к стопам его смрадного повелителя. Таковы их устремления. Нужны ли вам иные свидетельства их измены?
-- Мы верим тебе, господин! - вскричал командир. - Веди нас, и мы уничтожим предателей.
Гильгамеш сбежал по ступенькам и нырнул в коридор дворца, увлекая за собой отряд. Отчаянно лязгая оружием и грохоча ногами по известковому полу, воины поднялись вслед за вождём на третий этаж.
-- Боги открыли мне свою волю, старейшины, - взревел Гильгамеш, врываясь в гостиную. - Как изменники своего города и великой Инанны, вы лишаетесь власти. Да смилуется Эрешкигаль над вашими нечистыми душами.
Кубок выпал из рук Пушур-Туту.
-- Ты не можешь этого сделать, господин, - взвизгнул он, от страха забыв об учтивости. - Кто дал тебе такое право?
-- Истина, уважаемый старейшина, та истина, от которой ты отрёкся. Лишь она обладает властью судить и миловать.
-- Неправда! Я всегда был верен богам. Ты ни в чём не можешь обвинить меня.
-- Обвинять тебя будет владычица страны мёртвых. Я же пришёл сюда лишь исполнить волю богов. Возьмите его, - приказал он воинам.
Два человека подошли к обмякшему старейшине, схватили его под руки и поволокли к выходу.
-- Ещё вот этого, этого и этого, - указывал Гильгамеш, идя вдоль ряда оцепеневших от ужаса и изумления старейшин. Никто не произносил ни звука, лишь слышалось испуганное икание, да хрипел в бессильной ярости очередной несчастный, вытаскиваемый воинами в коридор.
Когда Пушур-Туту, Гирбубу и ещё несколько глав Больших домов, чьё поведение на совете показалось вождю предосудительным, были уведены, Гильгамеш обратился к остальным:
-- Отныне мне известна воля богов. Те, кто осмелился бросить ей вызов, будут сегодня вечером принесены в жертву Инанне. Вы же, колеблющиеся и неуверенные, будете сидеть в нижних покоях дворца, пока всемогущие небожители не откроют вам глаза и уши. Я оставляю вас в живых, ибо верю: тень Забабы лишь слегка коснулась вас, не проникнув глубоко в ваши души. Молитесь Инанне, Энлилю, Энки[12], а пуще всего - Уту, отцу справедливости. Да очистит он вас от скверны.
С этими словами Гильгамеш развернулся и вышел. В коридоре он отдал несколько приказаний начальнику стражи. Десять человек были оставлены им караулить старейшин, пятерых он отправил по деревням гласить волю богов, остальные были разбиты на смены и поставлены в охранение на стенах Дома неба. Разобравшись с этими делами, Гильгамеш ушёл в спальню и бессильно рухнул на кровать. Отвага вдруг покинула его. Он знал, что отдыхать сейчас нельзя, что нужно действовать, пока враги не спохватились и не приняли ответных мер. Нужно как можно быстрее запереть все ворота, чтобы ни один лазутчик Акки не выскользнул из города. Нужно позаботиться о припасах на случай осады, а также о наборе и вооружении новых отрядов. Нужно обезопасить себя со стороны неприятельских действий соседей, если Акка предложит им союз против Урука. Нужно договориться с сутиями, чтобы те не нанесли удар в спину. Но самое важное - нужно обратиться с речью к народу и объяснить причины заключения старейшин. Всё это нужно делать сейчас, иначе потом будет поздно. Он понимал, что шила в мешке не утаишь, и что уже сегодня вечером слухи, один поразительнее другого, поползут по близлежащим деревням, чтобы завтра достичь Ларсы и Ура, а через три дня долететь до Киша. Гильгамеш знал это, но подняться не мог. Страх накатил на него, дикий ужас от совершения чего-то непоправимого. 'Может, всё напрасно? - смятённо думал он. - Может, я ошибаюсь, и воля богов совсем не в этом?'. Он лежал, глядя в потолок, а время шло, оно бесповоротно утекало, и от осознания этого Гильгамеш впадал в ещё большее беспокойство. Ругая себя за нерешительность, он терял последние остатки хладнокровия. Ему стало казаться, что всё происходящее - всего лишь сон, и этот сон пугал его. Что хотели сказать ему боги, посылая этот кошмар? О чём хотели они
