этой сцене не было ничего привлекательного; он слишком хорошо знал, что происходит в стенах этого дома, когда разъезжаются гости.
В свои годы он уже не верил в искренность и доброту людей, впрочем, не делая исключения и для себя самого. Природа наградила его знатным происхождением, неотразимой внешностью и богатством; кроме этого, он уже успел пресытиться, не доверял ни одному человеку и никому не открывал душу.
Опершись маленьким подбородком о кулачки, мисс Александра Лоренс долго наблюдала за желтой бабочкой, присевшей на подоконник маленькой гостиной в коттедже ее деда. Лишь когда насекомое вспорхнуло, девочка обернулась к беловолосому старцу, сидевшему за письменным столом:
– Что ты сказал, дедушка? Я не слышала.
– Осведомился, почему бабочка сегодня интересует тебя больше, чем Сократ, – терпеливо повторил старик, постукивая пальцами по томику трудов древнего философа и мягко улыбаясь миниатюрной тринадцатилетней девочке, унаследовавшей блестящие каштановые волосы матери и его зеленовато- голубые глаза.
Ответная извиняющаяся улыбка могла бы растопить даже каменное сердце. Однако Александра не отрицала, что была слишком рассеянной, поскольку ее добрый высокообразованный дед не раз говаривал. «Ложь – оскорбление не только собственной души, но и умственных способностей человека, которому лжешь».
А девочка ни за что не посмела бы причинить боль этому прекрасному человеку, наделившему ее своей жизненной философией и обучившему математике, истории и латыни.
– Я просто гадала, – призналась она с тоскливым вздохом, – есть ли хоть малейший шанс на то, что я сейчас в «стадии гусеницы» и когда-нибудь превращусь в такую же прекрасную бабочку.
– А что плохого в гусенице? В конце концов, – шутливо процитировал старик, – «красота зависит лишь от точки зрения наблюдателя». – И, весело сверкнув глазами, стал выжидать, узнает ли внучка автора изречения.
– Гораций, – немедленно объявила девочка, гордо вздернув нос.
Мистер Джимбл удовлетворенно кивнул:
– Не стоит беспокоиться о внешности, дорогая, – истинная красота расцветает в сердце и отражается в глазах.
Александра склонила голову набок, но не смогла припомнить ни древнего, ни современного философа, который сказал бы нечто подобное.
– Кому принадлежат эти слова? – Мне, – хмыкнул дед.
Ее ответный смех прозвенел колокольчиком, наполняя комнату солнечным весельем, но девочка, столь же внезапно став серьезной, нахмурилась:
– Папа разочарован, что я так и не выросла хорошенькой; я вижу это, когда он приезжает погостить. У него были все причины ожидать, что я хотя бы с годами стану лучше, ведь прекраснее мамы никого нет, да и папа тоже красив, и кроме того, он четвероюродный брат жены графа.
С трудом скрывая отвращение к зятю и его сомнительным претензиям на весьма отдаленное родство с неизвестным графом, старик многозначительно процитировал:
– «Происхождение ничто там, где нет места добродетели».
– Мольер, – машинально пробормотала Александра. – Но ты должен признать, судьба была к папе чрезвычайно несправедлива, подарив дочь с такой невыразительной внешностью. Почему мне не суждено быть высокой блондинкой? Это куда приятнее, чем выглядеть маленькой цыганочкой, как считает папа.
Она вновь стала изучать бабочку, а глаза мистера Джимбла сияли восторгом и любовью. Разве можно назвать его внучку обычной, невыразительной, ничем не примечательной личностью? Когда девочке минуло всего четыре года, он стал учить ее азам чтения и письма, в точности как и других деревенских детей, доверенных его воспитанию, однако ум Алекс оказался куда более тонким, а способности поистине прекрасными. Она все схватывала быстрее и точнее, чем ее сверстники. Дети крестьян были равнодушны к наукам и посещали школу всего несколько лет, прежде чем начать трудиться с родителями на полях. Вскоре они женились, рожали детей, и жизненный круг замыкался Но Алекс была наделена неутолимой жаждой знаний.
Старик улыбнулся. Последуй он собственным юношеским склонностям и идеалам и останься холостяком, посвятившим жизнь науке, Александра Лоренс не появилась бы на свет. Но Алекс была поистине даром миру. Его даром. Сама мысль об этом сначала воодушевила мистера Джимбла, но тут же смутила, потому что чересчур отдавала неуместной гордостью. Однако старик не мог подавить радость и удовольствие, охватившие его при взгляде на кудрявое дитя. Она оправдала все его надежды, мечты и стремления. Воплощенные нежность и свет, ум и неукротимая воля. Слишком неукротимая, возможно, и слишком чувствительная, поскольку девочка просто из кожи вон лезла, пытаясь угодить своему мелочному, тщеславному отцу во время его редких визитов.
Хотел бы он знать, кому она достанется в жены. Мистер Джимбл искренне надеялся, что ее муж не будет походить на избранника дочери. Та не обладала глубиной характера Алекс, была слабой и тщеславной… Избалованное дитя! Поэтому Фелисия и стала женой человека, подобного себе. Но Алекс заслуживает лучшего. Гораздо лучшего.
Александра с обычной наблюдательностью заметила, как помрачнел дед, и немедленно бросилась утешать его.
– Ты плохо чувствуешь себя, дедушка? Снова голова болит? Может, растереть тебе шею?
– Немного болит, – признался мистер Джимбл, окуная перо в чернильницу и выводя фразы, которым будет суждено превратиться когда-нибудь в «Полное жизнеописание Вольтера».
Девочка зашла ему за спину и попыталась своими маленькими ручками снять напряжение в мышцах шеи и плеч.
Наконец она отстранилась, но что-то тут же пощекотало щеку старика. Тот рассеянно почесал зудевшее место, однако мгновение спустя зачесалась шея, потом правое ухо, и мистер Джимбл с трудом скрыл улыбку, поняв, что это внучка исподтишка орудует пером.
– Алекс, дорогая, – пробормотал он, – боюсь, какая-то хитрая маленькая птичка отвлекает меня от работы.
– Но ты слишком много трудишься, – запротестовала девочка, целуя деда в морщинистую щеку и возвращаясь на свое место, чтобы продолжить изучение Сократа. Однако уже через несколько минут ее и без того не очень пристальное внимание привлек червяк, медленно ползущий через порог.
– Если все во Вселенной служит Господнему промыслу, почему, как ты думаешь, он создал змей? Они такие уродливые. И ужасно противные.
Мистер Джимбл со вздохом отложил перо, но не смог устоять против ослепительной улыбки внучки.
– Обязательно спрошу у Господа, когда предстану перед ним.
При мысли о том, что дедушка может умереть, Алекс тотчас помрачнела, но, услышав стук колес экипажа, останавливающегося перед крытым черепицей коттеджем, молниеносно вскочила и метнулась к открытому окну.
– Это папа! – радостно вскричала она. – Папа приехал из Лондона!
– Давно пора, – проворчал мистер Джимбл, но Алекс, уже не слушая, помчалась на улицу и бросилась в сдержанные объятия отца.
– Как поживаешь, цыганочка? – спросил тот без особого интереса, обозревая дочь, одетую в свой любимый костюм – мужские брюки и крестьянскую блузу.
Мистер Джимбл поднялся и подошел к окну, хмуро наблюдая, как красивый мужчина помогает своей дочери усесться в новую изящную карету. «Модный экипаж, модные наряды, зато мораль и нравственность пещерного жителя», – рассерженно подумал мистер Джимбл, припомнив, как его дочь Фелисия была ослеплена внешностью и манерами молодого лондонца с той самой минуты, как его фаэтон сломался на дороге у самого их коттеджа. Мистер Джимбл весьма неохотно предложил незваному гостю провести у них ночь, вняв мольбам Фелисии, и даже позволил дочери прогуляться с незнакомцем и показать тому «прекрасный вид с холма над ручьем».
Когда совсем стемнело, а молодые люди все не возвращались, мистер Джимбл отправился на поиски, легко отыскав дорогу при свете полной луны. Он увидел их у подножия холма, обнаженных, в объятиях друг друга. Джорджу Лоренсу потребовалось менее четырех часов, чтобы Фелисия забыла о годами внушаемых
