заторможенной еще Ася и Тася — птичколетающие существа, каждая по девяносто килограмм живого веса. Да, действительно, рылом они не блещут, тут ты прав. И когда-то, до твоего появления, они действительно обижали заторможенную. Вплоть до постоянного рукоприкладства. Но теперь все изменилось. Мы приглашали санитара Колю, который провел с ними беседу об эпистолярных извращениях в словесных экзерсисах и…
— И что, помогло?
— Не сразу. После первой беседы Асе наложили гипс на тазобедренный сустав, а Тасе восемнадцать швов на область головы и шеи. Но птичколетающие существа не поняли серьезности демарша и как-то позволили себе сидеть в присутствии твоей заторможенной. Пришлось снова вызывать санитара Колю. Честно сказать, мы думали, что после беседы с санитаром Колей Тася уже не выживет. Но ничего, оклемалась помаленьку. И теперь они относятся к твоей заторможенной лучше. Хорошо, даже можно сказать.
— Заторможенная, эти динозавры больше тебя не обижают?
— Что вы, дядя Ноготь! Они давно уже не дерутся, а только дружат со мной. Тася мне перед сном ноги моет в тазике, а Ася целый день от меня мух тряпкой отгоняет.
— Ася молодец. А вот Тася не старается. Что такое кактус, небось, знаешь, Тася?
— Знаю, господин Ноготь, как не знать.
— Ну, так ноги мыть заторможенной будешь три раза в день, коли знаешь. Если она ноги мыть начнет, то ее, наверное, даже в автобус до райцентра пустят. А как помоешь — воду сразу выпить надо, пока теплая. Поняла, Тася? Или, может, я тебе кактус любимой пищей сделаю, пока все не образуется то?
— Да все до капельки выпью, господин Ноготь! Как не выпить-то? Даже подумать страшно.
— Вот и ладненько, Тася. А тебя, значит, Николай, литературные потуги мучают. Песни чёрные, песни страшные, девушкам сверхтяжелой весовой категории любишь рассказывать. И это правильно! Слово твое, санитар Коля, по сути своей, несет огромное духовное и этическое наследие всему человечеству. О, как сказал.
— А то? Я стихи о естестве пишу, Ноготь. Поэзия, типа. Восхитительное восстановление живизны в славистике и лексиконе русского нарождения.
— А что же ты мне их раньше не показывал, Коля? Декламируй, не стесняйся. Мелкое критиканство и вдумчивое, желчное издевательство гарантируются.
— Спасибо, друг. У меня и проза есть. «Записки зятя главраввина» называется. На смерть Аркадия.
— Так он же живой еще!
— А как помрет, так опубликую. Он мне другом был, или нет? И деньги мы получаем через него.
— Та-ак. Сейчас организуем литературный вечер санитара Коли. Прямо здесь.
— Почему только мой? У нас в психушке целое литературное объединение имеется. Литературно- художественное объединение пациентов Сковской психиатрической больницы «Синяя береза» называется.
— Да ты что?
— А ты что думал, Ноготь? Пьесу в 7 действиях к постановке готовим. «Жгучая Любовь и Южный ветер» называется. Наша же больная и написала, твоя заторможенная с ней дружит, кстати.
И кто это?
— Да есть у нас тут одна немолодая негритянка с девятым размером груди. Мать пятерых детей. Ей приходится печатать одной рукой, потому что второй она придерживает компресс на синяке, который ей поставил под глазом ниггер — муж. Но все равно она не сдается, работает. О далекой родине пьесу написала, хочешь, прочитаю?
— Конечно!
Действующие лица: Рабыня Изаура — сладкая толстая женщина, проникнутая порывами нежности (с задушенными ростками беспричинной веселости и энергичной игривости).
Ее любовный друг (продавец цветов и одеколонов) — стройный нежный молодой человек, на лице которого постоянно присутствует печать задумчивости и печали.
Зубовный муж (мачо) — пожилой мужчина крепкого телосложения со шрамом на левой щеке и родимым пятном на левой. Тертый калач
(Изаура и Любовный друг):
Изаура (рабыня): Я люблю тебя. А ты меня любишь? Я хочу любви, теплоты я хочу. Такой светлой, такой большой!
Любовный друг (продавец цветов и одеколонов): Я был очень удивлен, прогуливаясь перед ужином, тем, что ветер принял южное направление.
Изаура (проникнутая порывами): Мы, женщины, хотим теплоты, хотим, мы хотим любви, хотим.
Друг (печать печали на лице): Я не люблю южные ветры, во всяком случае, только не в этих местах.
Рабыня (Изаура): Я встретила человека. Я его полюбила. Он был умный, хороший. Он был очень хороший. Но в нем было мало теплоты, но в нем нежности практически не было, я его разлюбила.
Друг (любовный): Что касается меня, я люблю западные ветры, западные ветры забавны.
Изаура (рабыня): Я вышла за него замуж. Но ушла от него я. Понять меня — сил его это выше было.
Друг (стройный и нежный): Нас встречает прохладой ветер.
Муж (мачо): Изаура, тебя я презираю, ты гнида мерзкая и жалкая притом (Плагиаторша! Негритянка, а начиталась Ильфа и Петрова! Очень грубо!)
Друг (печать печали на лице): Изауры касаться ты не смей.
Изаура (сладкая, толстая): Оставь! Меня не запятнает даже самая грязная грязь! Может быть, только очень сильно грязная.
(Изаура, Любовный друг, Зубовный муж):
Изаура (очень сладкая): Я любви хочу. Я любви хочу. Я любви хочу. Я любви хочу.
Любовный друг (пахнущий цветами и одеколонами): Еще не поздно! Ох, нет! Еще не поздно!
Зубовный муж (родимое пятно на правой щеке): Изаура, тебя я презираю. Изаура, ты самка (опять Ильф и Петров! Полное отсутствие всякой тонкой фантазии. Грубость и несдержанность!)
Изаура (с задушенным ростком игривости): Я хочу любви. Oh yeah.
Любовный друг (очень нежный): О западный ветер!
Зубовный муж (крепкий и тертый): Oh yeah. Тебя я презираю.
Изаура (с ростком веселости (задушенным): Oh, baby, I love you.
(Изаура, Любовный друг, Зубовный муж):
Изаура (рабыня, если кто уже забыл): Любви…
Муж (очень тертый и противный): Презираю.
Друг (нежнейший, таких нежных, может, раньше и не было): Не смей!
