Кащеево царство

       - А что же?

       - Боишься ты, что попович тебя от власти отодвинет.

       - Ну и боюсь, - неожиданно согласился Буслай. - А только не за себя боюсь. За парней боюсь. Им ещё ответ держать перед людом новгородским.

       - И что с того?

       - Да то, что не погладят их по головке князь да игумены за поганство такое. Три шкуры сдерут, да ещё за вятших спросят. Погубит нас попович. Как пить дать - погубит...

       А у костров тем временем не утихали пляски и песни. Несколько голосов хором выводило:

       Из-за леса, из-за гор
       Ехал дядя Святогор,
       Он на сивой на телеге,
       На скрипучей лошади!
       Он овсом колёса смазал,
       Дёгтем лошадь напоил;
       Топором он подпоясан,
       Кушаком дрова рубил.
       Вот он едет по деревне,
       Бабы лают с-подворот:
       'Длиннорогого телёнка
       никто замуж не берёт'.
       Вот во двор он заезжает,
       Свою бабу распрягает,
       А лошадушку берёт
       И во горницу ведёт.
       На дворе свинья стирает
       Платье новое своё,
       А баран в гармонь играет,
       Перепляс с овцой ведёт,
       На заборе сидит утка,
       Песню звонкую поёт,
       Святогорова старуха
       Сено свежее жуёт!

       Моислав, всё распаляясь, подскакивал то к одному вою, то к другому, тряс их за плечи и орал в лицо:

       - Не хочешь сдохнуть с голоду? Не хочешь? Помни о богах и духах. Помни о вседержителях. Они тебя накормят. Они тебя исцелят. Без них пропадёшь. Сгинешь без следа...

       Ратники шарахались от него, испуганно крестились, а Моислав распалялся всё больше и больше.

       - Забудьте о кресте! - голосил он. - Не крест вам порукой, а заклятья и обереги. На них полагайтесь. Без них - никуда...

       Он исступлённо грыз кору и бился головой о стволы деревьев.

       - Я есмь Нум-Торум, лесной человек, - вопил он. - Ешьте плоть мою, пейте кровь мою. Много, много вам предстоит пройти. Ждут вас морозы лютые и бескормица, тёмные демоны и клыкастые волки. В сей час воистину наступает время единения. Бейте меня, жрите меня, рвите на части! Я есмь провозвестник вашей судьбы. Кто ныне не поднимет руку на меня, не видать тому счастливой охоты!..

       Вои, одурев от курева и диких плясок, похватали копья, стали поддевать ими поповича. Тот, уворачиваясь, кричал им:

       - Ещё! Ещё! Вкусите плоти Нум-Торума! Испейте его крови!..

       В какой-то миг Моислав вдруг споткнулся и рухнул на снег. Раззадоренные вои продолжали язвить его копьями, разрывая медвежью шкуру. На железных остриях заблестела кровь. Ратники не замечали этого, охваченные дурманом, а попович лишь подначивал своих мучителей, наслаждаясь болью:

       - Сильнее! Глубже! Неужто ваши мышцы одрябли?.. - верещал он, потом вдруг уставился куда-то вверх и запел:

       Проживаю я, священный зверь,
       Жаркое длинное лето,
       Созданное моим батюшкой Нум-Торумом,
       Провожу я, священный зверь,
       Комариное длинное лето,
       Посланное моим батюшкой Нум-Торумом.
       Хоть оно и бедно лесной ягодой,
       Хоть оно и бедно кедровыми шишками,
       Но наполняю я свой ненаполнимый кузовок,
       Наполняю я свою ненаполнимую посудину...

       Ратники, потеряв осторожность, кололи поповича всё яростнее. Никто уже не сознавал, что делает, всех захватила кровавая игра. И когда чья-то рука вдруг направила копьё прямиком в лицо Моиславу, ратники даже не заметили этого. Наконечник пробил поповичу лоб, и Моислав тут же затих. Спустя несколько мгновений пляска прекратилась, все оторопело уставились на истерзанное безликое тело с кровавой кашей вместо глаз и лба.

       - Всё, - прогремел голос Буслая. - Кончился наш хранильник. Дальше пойдём без него.

       Он воткнул в снег окровавленное копьё и, плюнув, направился к нартам.

       - Завтра выступаем, - бросил через плечо. - Чтоб все были готовы!    

Глава четырнадцатая

       Поначалу Арнас пребывал в растерянности. Укокошив старуху, он не знал, что делать дальше. Единственное, в чём он был уверен - это то, что пусть назад ему закрыт. Отныне русичи стали для него такими же врагами, как югорцы. Невелика беда! Он своё дело сделал, теперь югорский кан обречён, а стало быть, можно возвращаться домой.

       Он шёл сквозь утонувшие в снегах елани и заледеневшие поймы, продирался через хрупкий и колкий тальник, пересекал луговины с заброшенными самъяхами, проваливался в буераки, карабкался на сопки и плутал по распадкам. Трудно ему было без лыж и лука, но что делать! В спешке удирая от одурманенных ушкуйников, он не успел прихватить с собой ни того, ни другого, да и как бы он нашёл дорогу к заимке с колдовской поляны? Лукавая кудесница закляла все пути к своей избушке, никому не дано было