— Я бы не охарактеризовал свое нынешнее чувство как разочарование.
За все это время Энтони Бут так и не обернулся. Я пытался уверить себя, что он поступает так из стыда, а не из надменности. Он пожал плечами.
— Дело не доведено до конца. Официальная версия изящна, но мы знаем, что два главных игрока скрылись.
— Вас беспокоит, что не свершилось правосудие над убийцей вашей племянницы, или та программа, что забрал с собой Барри Дин?
— Он связался со мной, инспектор. И заявил, что, если я не выкуплю у него программу, он опубликует ее в сети.
— Уверен, что такой умелец, как вы, мог бы переписать программу и залатать дыру.
— В теории — да. Но моя программа защищена аппаратными средствами. Она внедрена в чип «красной линии», образующий основу АРЭСН. Пришлось бы заменить каждый чип в каждой камере. Это разрушило бы нынешнюю конфигурацию АРЭСН. АРЭСН не просто компьютерная программа, это сложное явление, итог взаимодействия десятков тысяч простых элементов — автономных и распределенных. Система растет и учится более двух лет. Она столь же индивидуальна, как вы и я. Думайте о ней, как о ребенке, инспектор. Как о моем ребенке. Удаление чипов «красной линии» равносильно убийству.
— Это лишь ваша точка зрения.
— Я всегда считал, что каждый полицейский должен ценить АРЭСН, инспектор.
— У меня нет возражений против самой АРЭСН или против любой надежной управляемой системы слежения, — ответил я. И это была правда. Если бы камеры слежения действовали в ту ночь в Спиталфилдсе, если бы не были обрезаны их кабели, забрызганы краской их объективы, если бы электромагнитным импульсом не были выведены из строя их чипы, а центры управления не понесли бы ущерб из-за перебоев с энергией и компьютерных вирусов, не стояло бы и вопроса о том, что случилось. — Я даже воспользовался АРЭСН в этом расследовании. Проблема в том, что, если одно лицо имеет к ней привилегированный доступ, ее безукоризненность может быть подвергнута сомнению. Вы сказали, что она бесстрастный свидетель. Но это неверно, если хоть кто-то способен уйти от ее взгляда.
— Я могу дать вам денег, инспектор. Скажем, купить у вас эти фотографии.
— Я не удивлен, что вы прибегаете к столь отчаянным мерам, мистер Бут. Безусловно, наше правительство и те пятнадцать крупных городов США, которые купили АРЭСН, не особо обрадуются, узнав о существовании вашей программы. И, вне всяких сомнений, еще меньше их обрадует, когда они узнают еще об одной особенности, о которой вы пока им не сообщили.
— Я не пожалею денег, инспектор. Они разрешат вам преследовать Барри Дина, чтобы отомстить за смерть Софи.
— Вы ведь не разбираетесь в людях, верно?
— АРЭСН дорога мне, как любой ребенок его родителю. Я готов заплатить, чтобы она не пострадала.
— Не думаю. Помимо всего прочего, полагаю, что у вас уже есть кто-то, кто над этим работает.
На обратном пути я бросил конверт, содержавший пять фотографий, на серебристые доски террасы. В конце концов, это были просто копии.
Мир ныне недостаточно велик, чтобы в нем затеряться. Любое его место связано с любым другим: воздух самой мертвой пустыни и волны самой отдаленной части океана — все пронизано электронной трескотней. Мы когда-то верили, что мир битком набит (крыло к крылу) незримыми и вездесущими ангелами, шепчущими Слово Божие всякому Его творению… Теперь нашу плоть омывает непрерывный и вездесущий поток информации, квантовые пакеты, нити нулей и единиц — на пути откуда-то куда-то… Насколько иные сны мы видим?
Одного из пассажиров я узнал сразу. Это не было совпадением. Ни один самолет не летит из Англии на Кубу, но «КЛМ» предоставляет своим клиентам удобный маршрут с вылетом из Хитроу в Амстердам и пересадкой на рейс Шип-хол-Гавана. Воспользовавшись полицейской сетью, я потратил лишь пару минут на получение списка пассажиров.
Как только погасли предупреждающие надписи, я поднялся со своего кресла, двинулся по вибрирующему проходу и миновал символический занавес, отделяющий эконом-класс от бизнес-класса. Я чувствовал себя беззаботным ангелом, скрывшимся от очей Господа. Горизонтальный свет хлынул в окна. Здесь, над облаками, солнце сияет всегда, а мои замечательные часы теперь показывали только время.
Детектив Анн-Мари Дэвис сидела, откинувшись на спинку кресла. Глаза прикрыты компьютерными очками, в ушах — наушники, пальцы рук едва заметно шевелятся. На каждом — по кольцу, и каждое кольцо связано инфракрасным лучом с небольшим компьютером, расположившимся у нее на коленях. Вылитая устрица, извлекшая выгоду из миллиарда лет эволюции, в рифленой перламутровой раковине и с крошечными золотыми и красными огоньками, застенчиво посверкивающими меж створок.
Я потянул очки на себя. Причудливые картины отразились от глаз детектива Дэвис. Я отпустил очки, они, резко хлопнув, вернулись на место. Деловая дама, сидящая рядом, покосилась на меня, а когда я смерил ее уничтожающим взглядом, сделала вид, будто поглощена газетой, которую читала до этого.
— Детектив Дэвис, какой приятный сюрприз, — произнес я.
Дэвис спустила очки на шею и нажала кнопку сбоку сиденья, спинка немедленно поднялась. Ее кресло было примерно вдвое шире, чем мое в экономклассе.
— Вам здесь делать нечего! — заявила Дэвис.
— Судя по всему, мы оба летим на Кубу. Вы одна, или Варном где-нибудь прячется?
— Я не собираюсь с вами разговаривать, — отрезала она. — И повторяю — вам здесь делать нечего.
— Даже если мы оказались в одном самолете и держим путь в одно и то же место, чтобы увидеть одного и того же человека? Как я понимаю, вы действуете на основании моего доклада.
Дэвис наградила меня холодным взглядом и нажала другую кнопку. Наверху вспыхнул свет. Она вызвала кого-то из экипажа.
— Повторяю еще раз, вам здесь делать нечего. Здесь бизнес-класс, а ваше место в экономклассе, с прочим быдлом. Не знаю, что вы намерены делать на Кубе, и надеюсь, что мне не придется об этом беспокоиться. Разговаривать с вами я не собираюсь. Так что валите туда, откуда пришли.
Соседка, съежившись, отодвинулась как можно дальше от Дэвис, ее газета захлопала по овалу иллюминатора, и люди на фотографиях будто ожили.
— Не важно, где я сижу. Я в том же самолете, что и вы, и лечу с той же скоростью в то же место. Думаю, мы еще встретимся на Кубе, учитывая наш обоюдный интерес.
— Я не желаю вас видеть. Никогда и нигде, — бросила Дэвис.
Трудно было что-либо прочесть на ее лице, суровом и костлявом, как у пресвитерианского проповедника, решительном, добела отполированном скрабом. Ее черные, коротко стриженные волосы, как я теперь сообразил, походили на прическу Жанны д'Арк или монаха без тонзуры. Воин Господень времен Инфовойны. Она повела подбородком из стороны в сторону, как если бы ей в рот попало что-то невкусное, и добавила:
— Если вы хоть что-нибудь соображаете, держитесь от меня подальше. Вы славно проведете время и вернетесь отдохнувшим и бодрым, готовым к дисциплинарному слушанию.
— Вы работаете на НСКР или на вашего друга Дэвида Варнома? Надеюсь, что на НСКР, хотя не могу взять в толк, что вы можете делать в стране, с которой мы фактически воюем. Если вам не хватит осторожности, вы тоже сможете обеспечить себе дисциплинарное слушание.
Стюардесса закончила загружать контейнеры с обедами в утробу своей тележки и двинулась к нам — вернее, к детективу Дэвис, чтобы узнать, что ей нужно. Дэвис нацепила очки на глаза, заткнула уши наушниками и откинулась на спинку кресла, превратившись в памятник себе самой, возложенный на наклоненный катафалк.
Я не стал спорить со стюардессой и вернулся к своему убогому местечку в экономклассе. Отчаянно хотелось курить, но в самолете, увы, не положено. Даже мои «Тропик Ультра», которые, как все мне твердят, вообще не сигареты. Блок, купленный в магазине беспошлинной торговли в Хитроу, лежал
