— Я, товарищ доктор, до друга Чечирки пришел. Может, он мне тут вот голову чем помажет, — переминаясь с ноги на ногу, смущенно проговорил башнер. — Я чуток высунул голову из люка, а пуля, как оса, тут как тут, и чиркнула меня чуть повыше уха.
— Высунулся, чиркнула, — ворчал доктор. — Вот чиркнула бы она тебя на волосок поправее — и остался бы Решетов без башнера. Кого бы мы посадили тогда в машину? Моего Чечирку, что ли? Так он мне самому нужен.
— Да он, товарищ доктор, и в люк не влезет, — расплывшись в улыбке, сказал Кирсанов, посматривая на своего друга.
— А и влезет, так не дай бог. Разок повернется там и посдирает все приборы. Санитар он что надо, может вытянуть с поля боя зараз целый экипаж танка, а в машину его садить не годится.
Раненых было восемь человек. Тяжелых, к счастью, не оказалось совсем. Доктор заявил, что все люди могут оставаться в строю. Убитых было пять человек — три автоматчика и два сапера. Погибших товарищей мы не оставили, а привезли сюда и похоронили здесь, в лесу, выдолбив ломами в мерзлой земле могилу. Когда все было закончено, Кудряшов снял шапку и от имени всех нас попрощался с товарищами, отдавшими жизнь за любимую Родину.
— Прощайте, друзья! Мы еще вернемся в этот лес и на месте безымянной могилы поставим памятник с вашими именами. Мы не забудем вас, боевые друзья. В дни войны память о вас будет звать нас к мщению, а в светлые мирные дни после победы мы будем, чтя вашу память, крепить мощь нашего Отечества, чтобы ни один любитель чужих земель не осмелился еще раз посягнуть на священную землю, политую вашей кровью.
Кудряшов отошел в сторону.
Мы, склонив головы, молча постояли несколько минут у свеженасыпанного холмика и заровняли его снегом. Отдать все воинские почести павшим смертью храбрых в этих условиях было нельзя.
— Плохо пока идут у нас дела, командир, — мрачно насупившись, сказал Лопатин, — Еще дела не начинали, а уже встали на отдых в этом чертовом лесу.
— Нет, Лопатин, — возразил Кудряшов, — дело наше как раз хорошо начато. Через передний край мы должны были проскочить «галопом» без особого ущерба для противника, а мы немало там накрошили и людей его и техники. Да и здесь остановка оказалась как нельзя более кстати.
— Вот именно, — сказал подошедший доктор. — Послушай, «командующий», что я буду делать с убитыми и ранеными в дальнейшем?
— Убитых хоронить, а раненым оказывать помощь, перевязывать их, оперировать, если потребуется.
— Это я и без тебя знаю. Но куда вот я буду девать их после операции? С тяжело ранеными что будем делать?
— Этого, Боря, я сейчас сказать не сумею. Будем действовать по условиям обстановки. Может быть, придется оставлять у надежных людей по деревням, а может быть, организуем что-нибудь вроде временного госпиталя в лесу. Скоро наши пойдут в наступление, поэтому и такой вариант вероятен. Во всяком случае, увидим.
Я вернулся к своей машине. Закиров возился, отыскивая в танке патронную гильзу, которая выпала из гильзоуловителя во время стрельбы и закатилась куда-то под тягу бортового фрикциона, мешая свободному ходу рычага.
Чертыхаясь по-русски и по-татарски, призывая на помощь Христа и Аллаха, он на чем свет стоит клял башнера и радиста за ротозейство. Грицаев, изрядно побаивавшийся Закирова, оправдывался, что не он был в бою у пулемета, а лейтенант Климашин. Но Закиров не хотел признавать никаких доводов.
Вскоре пришел Найденов с сержантом Овчаренко, уходившим старшим группы разведчиков. Он подробно рассказал обо всем, что было с ними в разведке.
Сначала шли они прямо по опушке леса, в юго-западном направлении. Заносы, образовавшиеся у подлесного кустарника, сильно затрудняли движение. Тогда решили свернуть в лес и идти напрямик, не делая крюка. Было еще очень темно и тихо. Шум леса действовал успокаивающе. Но вот чаща начала редеть. Овчаренко, шедший впереди группы, быстро присел. Остальные сделали то же. В тридцати метрах справа от себя он увидел часового гитлеровца. Часовой, видимо, сильно промерз в своей кургузой шинеленке, прыгал на одной ноге, высоко подбрасывая другую, махал руками в разные стороны, словно изображал ветряную мельницу. Подползшие разведчики едва удерживались от смеха. К их счастью, часовой стоял к ним спиной, да и ветер заглушал все посторонние шумы. Разведчики залегли в снегу и стали наблюдать. Белые маскхалаты с капюшонами помогали им быть невидимыми на снегу.
Вдруг часовой подскочил на месте, круто повернулся в сторону наших разведчиков и вприпрыжку побежал к ним. Они лежали не шевелясь, затаив дыхание. «Вот черт, — подумал Овчаренко, — сам бежит на свою погибель, а трогать его, гада, нельзя».
Но не добежав до разведчиков метров десяти, немец, как акробат, ловко повернулся кругом и помчался обратно…
Из дальнейшего рассказа Овчаренко выяснилось, что разведчики, всмотревшись в то место, где прыгал часовой, увидели какие-то ящики, уложенные штабелями и укрытые брезентами. Оказалось, что это был большой склад с боеприпасами.
Разведчики, укрываясь за деревьями, начали обходить его, чтобы иметь о его размерах более точное представление. Часовые стояли редко. Обогнув склад с правой стороны и выйдя к опушке леса, разведчики увидели большую землянку. У входа в нее стоял часовой, больше интересующийся тем, что происходило, внутри землянки, чем охраной ее. В землянке же шла попойка. Крики и песни оттуда доносились до наших разведчиков.
Овчаренко с товарищами прошли еще дальше в сторону от склада, чтобы выяснить, есть ли к нему подходы. Углубившись в лес, с километр пробирались они по колено в снегу, пока путь им не преградил глубокий овраг. Пошли вдоль этого оврага, так как перебраться через него было уже невозможно. Снег лежал там в полтора-два метра глубиной. Вышли к опушке леса и увидели чистое поле, и ни селения, ни дорог, ни леса…
Разведчики еще продвинулись по опушке, и вдруг совсем рядом, буквально в пяти метрах, услышали лязг затвора и вслед затем визгливый окрик:
— Хальт!
В одно мгновение Овчаренко прыгнул на немецкого часового и вырвал у него автомат. Часовой выхватил из ножен тесак. Тогда Овчаренко сильным выпадом ударил его в скулу. Немец вскрикнул и закружился на месте. Подскочили другие разведчики. Один из них стукнул гитлеровца гранатой по голове, и тот, сразу обмякнув, рухнул в снег.
Разведчики схватили «языка», заткнули ему рот и бросились в лес. Отбежав метров на сто, остановились, внимательно прислушиваясь к ночным шумам. Все оставалось по-прежнему. Крик часового был настолько коротким, что, видимо, никто его не слыхал.
— Капут, отвоевался, — сказал Овчаренко, осматривая немца. — И какие же они, черти, хлипкие. Легонько стукнули — и на вот тебе, уже и дух вон. А не плохо было бы его притащить к командиру.
Но дело приобретало серьезный оборот. Все понимали, что едва немцы обнаружат исчезновение часового, как поднимется тревога.
Быстро закопав мертвеца в снег, разведчики стали осторожно пробираться дальше. Хотелось лишь знать, давно ли этот часовой заступил на пост. Решили двух человек оставить на месте, где стоял часовой, чтобы снять и тех, кто придет ему на смену, и таким образом выиграть время, в течение которого можно отойти к своим. Пройдя еще двести метров, разведчики увидели грузовые машины, стоявшие в углублениях, вырытых в снегу. Некоторые из них были порожние, а другие груженые. Насчитали шестнадцать машин и два бензозаправщика. Чуть в стороне, на сложенном из шпал фундаменте, стояли две цистерны с горючим, а поодаль от них — землянка.
Овчаренко сообщил, что двое из его группы находятся там, на месте смены немецкого караула, а все остальные вернулись в расположение отряда.
— Мы бежали во весь дух, чтобы предупредить о возможной тревоге в лагере противника, — сказал Овчаренко.
Выслушав разведчиков, я собрал командиров взводов и поставил задачу:
