немногие должным образом справлялись со своей работой по спуску штурмовых лодок. Некоторых солдат пришлось просто перебрасывать через борт. Мы на десять минут задержались с отправкой, и это еще немного по сравнению с другими. Вместо того, чтобы образовать аккуратную линию при штурме берега, как это было во время учений, мы шли зигзагами, напоминая пьяных лодочников на пруду. А на берегу был сущий ад. Горели дома. Я неотчетливо видел, что где-то вдоль холмистой линии горизонта идет схватка. Тяжелые орудия вели огонь со стороны Хайта. Снаряды летели над нашими головами и падали где-то среди судов у нас за спиной. Мы благополучно добрались до берега, но мне пришлось чертовски трудно, когда я помогал парням выбираться из лодки. Некоторые просто вырубались, утратив всякий интерес к окружающему. Справа и слева я видел другие штурмовые лодки. Лишь очень немногие подразделения были уже на берегу.
Нам удалось укрыться за низкой дамбой, которая была почти вровень с галечным пляжем. Вокруг свистели пули. Казалось, что стреляют из какой-то постройки слева. Кого-то из моих ребят зацепило, так как слышались крики. Я попытался определить, откуда стреляют, но мне это не удалось, и пришлось стрелять наугад”.
В полосе грязи, оставленной приливом, скопились резиновые лодки, течение относило их на восток со скоростью 1 узел. Почти десять минут английские пехотинцы собирались с духом, чтобы открыть огонь, их противники — в растерянности, граничащей с комой,— пытались укрыться за неровностями прогулочного пляжа. Лишь когда немцы начали приходить в себя, солдаты гарнизона[302] Шорнклиффа вдруг с радостью осознали, что артиллерийский обстрел прекратился и можно попытаться оказать сопротивление. Постепенно перестрелка на берегу набирала обороты; в это время английские суда береговой охраны и приближающиеся “зибели” со второй волной десанта открыли беспорядочный огонь друг по другу. Стреляли как попало: море было неспокойно, и это затрудняло работу артиллеристов на судах. Неточность, однако, компенсировалась интенсивностью, что, отчасти, воодушевило утратившую боевой пыл немецкую пехоту.
Лишь бронетехника, наконец, переломила ситуацию в пользу немцев. К шести часам утра войска вторжения выполнили свою первую задачу, достигнув на суше того, что в шахматах называется “баланс позиции”. Поскольку англичане не могли мгновенно ввести в бой оперативные резервы, в течение какого-то времени плацдармам не угрожала непосредственная опасность. Начался период накопления сил.
Танкодесантные баржи прокладывали себе дорогу в гуще транспортов, ретирующихся или полузатонувших тральщиков. Капитаны были намерены доставить свой груз как можно ближе к берегу, так как выгрузка танков в воду требовала установки аппарелей, а это довольно трудоемкий процесс, требующий времени и небезопасный для экипажа.
“Соответствующее решение было принято давно, — вспоминает командир танковой роты, капитан Вернер Аппельбек. — Мы считали, что танкодесантные баржи будут даже в большей безопасности под прикрытием берега. Моряки разделяли нашу точку зрения. Одна из барж ночью отстала, другая была повреждена снарядом за милю от берега, но остальные держались вместе. Моряки проявляли удивительное единодушие с танкистами, — и, в конце концов, аппарели были установлены — на твердой почве, метрах в двухстах восточнее прибрежных построек Хайта, что почти точно совпадало с нашими расчетами. Я видел, как разгружаются другие баржи, обратил внимание также на беспомощное положение пехоты. Было совершенно очевидно, что теперь все зависело от нас. Мы ведь не страдали морской болезнью — в отличие от пехоты. Наверное, танкодесантные баржи иначе держатся на плаву, чем [303] тральщики. Или это наш моральный дух был несколько выше? Как бы там ни было, мы могли сражаться”.
К 4.50 десять танков Pz.III построили четырехкилометровый фронт и, сбросив дополнительное оборудование для передвижения по мелководью[304], поползли в глубь английской территории. К счастью для экипажей, мин не было, и лишь один танк застрял в прибрежной гальке. Танки без труда преодолели подъем на прогулочный пляж, но в следующую минуту засверкали вспышки выстрелов,— англичане бросили против них все силы, которые имелись в их распоряжении. Стрелковое оружие, разумеется, не произвело никакого эффекта. Три 12,7-мм противотанковых ружья Бойеса, единственные на данном участке побережья, могли поразить Pz.III с расстояния не более 300 метров, причем попасть в цель из этой неуклюжей допотопной конструкции было почти невозможно. Развернувшись в боевой веер, танки неумолимо расстреливали каждый английский дот с 37-мм орудиями, промежутки между укреплениями щедро поливались пулеметным огнем. Увидев, что танки легко продвигаются вперед и огонь противника слабеет, пехота вернула себе присутствие духа. Последствия морской болезни постепенно сходили на нет. Солдаты начали двигаться вперед, сосредоточив огонь на окнах, из которых звучали выстрелы.
К 5:15 десантники закрепились в прибрежных отелях и других постройках Хайта, переправились под прикрытием двух танков через Королевский военный канал (Royal Military Canal) около Сибрука и приблизились к лагерю Шорнклифф. Стрельба по ним с расположенной по центру высоты почти прекратилась. Стреляли только с флангов и со стороны Сандгейта.
Англичане стояли не на жизнь, а на смерть[305]. Но что могли они сделать со своими ружьями против германской пехоты, вооруженной[306] минометами? Немцы были великолепными солдатами и весьма умело пользовались преимуществами ландшафта. Защитники Сен-Гольф-Корса были повержены. Солтвуд еще продолжал сопротивляться из последних сил, но и его уже можно было не принимать в расчет. Неожиданно для себя немецкие пехотинцы и танкисты обнаружили, что дорога на Хайт уже открыта.
Около 6:00 55-й пехотный полк, действующий слева от 17-й пехотной дивизии, благополучно преодолел подъем рядом с Сен-Гольф-Корсом и соединился с отделением 20-го парашютного полка. Но, увы, эта счастливая встреча оказалась роковой. Передвижения и перемешивание подразделений грозили вылиться в ужасающую неразбериху. К тому же немецкие солдаты на радостях несколько расслабились и начали обследовать окружающие дома. Вследствие этого произошло событие, которое не оставило равнодушной ни одну из сторон. Семнадцатилетний юноша в штатском с повязкой добровольческих частей на рукаве пытался из дробовика убить немецкого офицера. Парень промахнулся и скрылся с места происшествия. Его арестовали в ближайшем саду заодно с пожилой парой, которой принадлежал этот сад. Все трое немедленно предстали перед судом. Им было предъявлено обвинение в терроризме, что считалось у немцев одним из самых тяжких преступлений. Несчастных признали виновными и поставили к стенке. Все это происходило на глазах немецких солдат и английского гражданского населения. Возмущению немцев не было предела. Как можно прибегать к таким неслыханным методам[307]? Это не укладывалось у них в головах. О реакции местных жителей говорить, наверное,[308] < Стр. 192–193: Карта “Битва в “День S” (14 июля 1940 г.)” >[309] излишне. Грубая жестокая расправа вызвала ужас и отвращение. Ненависть — порождение Первой Мировой войны — вспыхнула с новой силой.
Падение Хайта позволило 17-й пехотной дивизии и 20-му парашютному полку расширить плацдарм. Как и предполагалось штабными инстанциями, немецкие войска продвигались в северо-восточном направлении. Англичане продолжали фанатично сопротивляться. Каждый дом и сад в Кулинге таил угрозу для захватчиков.
Двадцать первому пехотному полку пока не удавалось взять Сандгейт и подобраться к гавани Фолкстоуна. Пришлось направить войска в обход по побережью, батальоны были усилены штатными и полевыми орудиями и 88-миллиметровыми пушками, снятыми с паромов “Зибель”.
Немецкие войска уже имели некоторое превосходство в силах в районах Фолкстоуна и Дувра. Одна из
